Исай Калашников - Последнее отступление

К вечеру схлынула волна посетителей, в коридоре Совета умолк говор, стало слышно, как за дверями кабинета прохаживается часовой.

Свет за окном посерел. Он вяло сочился сквозь стекла и растворялся в сумерках, наплывающих из углов. В кабинете, кроме Серова, сидел комиссар продовольствия Сентарецкий, бритоголовый добродушный великан, товарищ Серова еще с времен саратовского подполья. Только что вошел Жердев, сел, положил на стул шапку, потер, отогревая, руки.

— Ну, что твои купцы? — спросил Серов.

— Ни в какую, Василий Матвеевич. А через час к вам придет делегация.

— Какая делегация?

— За купцов хлопотать. Только вы их не принимайте, к чертям всякие делегации! — с горячностью сказал Жердев.

— Почему же, пусть приходят. — Серов встал, зажег лампу, отодвинул ее на край стола.

— Опасное дело мы затеяли, — тихо сказал Сентарецкий.

— Да, очень, — Серов потер ладонью лоб, задумался.

— Ничего они не сделают! — пренебрежительно махнул рукой Жердев. — Если хотите, зажму, сок потечет.

— Они могут сделать многое, ты зря ручкой помахиваешь, — сказал Сентарецкий. — Спрячут товары, закроют лавки, и город останется голодным. Что тогда?

— Не посмеют… Могут они, Василий Матвеевич, так сделать?

— Именно так и сделают, если мы не вынудим их подчиниться. — Серов замолчал, потеребил вислые усы, повернулся к окну. В домах напротив тускло светились огни, бросая на дорогу расплывчатые пятна света.

На душе у Серова было тревожно. Крутое обращение с купцами может оттолкнуть от Совета колеблющихся, сплотить враждебные силы, и новая власть будет вынуждена ломать организованное сопротивление. Не считаться с этим было бы глупо. С другой стороны, если Совет пойдет на попятную, власть его, и без того не твердая, сведется к нулю. А есть ли другие пути? Других путей нет.

— Василий, — сказал он Жердеву, — ты сходи еще раз к купцам, передай, что, если они в течение ночи не решат внести деньги, утром отправим на копи.

— Действительно отправим? — спросил Сентарецкий.

— Иного выхода у нас нет, — Серов, приняв решение, успокоился, — И вот что, Тимофей Михайлович… Нам надо сегодня же подобрать людей. Если купцы не одумаются, мы завтра конфискуем все товары.

— Ох, и шуму будет! — покрутил бритой головой Сентарецкий.

В дверь просунулась голова часового.

— К вам тут просятся. Пускать или не пускать?

— Делегация? Пусть заходят… Ну, а вы, пока буду разговаривать, действуйте, — сказал Серов Сентарецкому и Жердеву.

Они сразу же вышли.

Серов был удивлен и озадачен, увидев среди делегатов Рокшина. В последнее время он все меньше понимал этого человека.

Знал его Серов давно. Впервые встретил в Горном Зарентуе в каторжной тюрьме. Рокшин тяжело переживал заточение, пришибленный, жалкий, он сторонился товарищей, почти не читал книг и не участвовал в спорах. Серов понимал, что тюрьма, тем более каторжная, ломает и не слабых людей, особенно если нет рядом душевного товарища, некому приободрить, не с кем поделиться мыслями. И он мягко, но настойчиво вовлекал Рокшина в разговоры, делился новостями с воли, знакомил со своими товарищами. Отрешенность в глазах Рокшина понемногу таяла. «Спасибо, вы меня спасли…» — сказал Рокшин, когда его переводили на поселение.

Здесь встретился с ним уже после Февральской революции. Рокшин водился с меньшевиками, стал не в меру бойким, торопливым, старательно избегал всяких воспоминаний о каторге. На митингах он яростно выступал против передачи власти Советам, а сейчас — с какой стати? — член делегации…

Усаживаясь возле стола, Рокшин зябко ежился, сметал ладонью налет инея с воротника теплого пальто.

— Холодно, Евгений Иванович? — спросил Серов.

— Да. Что ни день, то холоднее. На улице дышать трудно.

— Это вам кажется, на улице потеплело — и дышать стало определенно легче…

Рокшин понял, что хотел сказать Серов, вскинул быстрый, оценивающий взгляд и сухим, официальным тоном выложил:

— Мы — представители меньшевиков, эсеров и союза торгово-промышленных служащих, уполномочены заявить протест против незаконных действий Совета и потребовать: первое — заверения, что арест купцов ошибка, а не рассчитанная политика угроз и запугиваний, второе — освобождения арестованных, третье — отмены контрибуции, именуемой налогом, — Рокшин поочередно прижимал к ладони тонкие пальцы.

Делегаты придвинулись ближе. Эсер Потакаев, загораживая других, утвердился локтями на столе, смотрел на Серова большими задумчивыми глазами. Он казался робким, застенчивым, но Серов знал, что, пополняя кассу своей партии, этот самый Потакаев выпотрошил немало сейфов.