Но почему он проснулся не в духе? Мирошкин начал мысленно искать причину. Конечно, можно было бы обратить внимание на утреннюю эрекцию и справедливо все списать на какой-то уплывший в подсознание сон, но, будучи человеком рассудочным, Андрей Иванович начал искать логическое объяснение своему настроению. «Сегодня пятница — последний рабочий день. Это первая пятница октября. Значит, будем отмечать День учителя — короткий день, концерт детей, подарки от родителей… Нет, тут все в порядке. Неужели звонок будильника так подействовал?» Протиснувшись между стенкой и краем разобранного дивана, он прошел на кухню — второе, значительно меньшее по размеру помещение их однокомнатной квартиры, временами служившее еще и столовой, и кабинетом (когда жена спала, он проверял здесь контрольные работы и готовился к урокам), и гостиной (ведь это так славно, когда гости и хозяева сгрудились на пяти квадратных метрах!). Отсюда Андрей Иванович, поставив чайник, проследовал в туалет. Тут-то его и озарила догадка: «Действительно, звонок! Вчера звонила мать. Мне пришла повестка из военкомата». Ну что же, это была весомая причина для расстройства. «Хотя чего я ждал? Аспирантура закончена. Диссертация не только не защищена, но и не написана. Они имеют полное право меня забрать».
Выключив засвистевший чайник, несостоявшийся кандидат исторических наук побрился, внимательно разглядывая себя в преддверии праздника. Из зеркала на него смотрело приятное русское лицо: серые глаза, прямой нос, тонкие губы, светло-русые волосы. В студенческие годы девушки находили его привлекательным. На лице Андрея Мирошкина ими читалась некая затаенная дума, а не слишком высокий рост молодого человека искупали широкие плечи и накачанные руки, окрепшие за годы регулярных занятий гантелями. Таким он был всего несколько лет назад. «Да, похужал я, — оценил Мирошкин себя нынешнего, — руки совсем заплыли — к гантелям с весны не притрагивался… Скорее всего после «катастрофы» очки придется надеть — глаза уже не те. Совсем себя загнал человек». Напоследок он наклонил голову, пытаясь изучить динамику развития наметившейся лысины. Нет, идти в армию в его годы, когда до предельного возраста призыва остается совсем немного, глупо! Андрей Иванович налил чай и принялся намазывать на белый хлеб красную икру — в ту кризисную осень 1998 года почему-то самый доступный в ценовом отношении продукт.
Из кухонного окна шестого этажа были видны ветви березы с пожелтевшей листвой и заброшенным вороньим гнездом. Если подойти к окну вплотную, открывался вид на помойку, гаражи и типовые серые девятиэтажки, с потемневшими после дождя стенами. Они с женой жили в таком же доме. Все это утопало в зелени деревьев, разросшихся за несколько десятилетий, прошедших после того, как на карте Москвы появилась улица, названная в честь загадочного Красного Маяка. Правда, парковые насаждения поредели после пронесшегося в июне этого года над Москвой урагана, но листва все равно скрывала от глаз расположенный поодаль детский сад, из которого в дневное время раздавались крики игравших детей, а в вечернее — резвящейся молодежи. За два года, прожитых здесь, Мирошкин досконально изучил видимые из окна окрестности. Он, например, знал, что летом главной радостью для глаз являются окна в доме напротив, где часто мелькала молодая и весьма привлекательная женщина, не признававшая штор и не носившая на себе по случаю жары никакой одежды. Зимой учителя развлекала выбоина в асфальте у его подъезда — когда выпадало много снега, колеса проезжавших по двору машин попадали в яму и безнадежно вязли в снежном месиве. Вокруг авто суетились выскакивавшие из салонов, нервничающие, а потому ругающиеся владельцы, и Андрей Иванович, финансовые возможности которого не позволяли всерьез даже задумываться о покупке автомобиля, испытывал тайное удовлетворение от торжества классовой справедливости. Сейчас была осень, и утренняя улица не могла предоставить в распоряжение наблюдателя даже такие скромные развлечения.
Просто есть икру Мирошкину показалось скучно, и он включил телевизор. ТВ был японский, но старый, доставшийся «молодой семье» от тестя и тещи вместе со всей обстановкой, которая имелась в квартире. Правда, в комнату они с женой купили новый телевизор — вторая, кроме подержанного компьютера, крупная покупка, сделанная за годы недолгой пока совместной жизни. После этого старый телевизор переехал на кухню. Он плохо показывал и долго нагревался. Минуты через три после включения появлялся звук, затем нужно было подождать еще немного и аккуратно, но сильно хлопнуть ладонью по верху (если не поможет, повторить удар — по боку) «ящика». «Конечно, не найдут они меня в Москве, — думал Мирошкин, — мать повестки будет выбрасывать, скажет: не получала. А если придут, расскажет, что сын давно уехал, куда не знает, связи не поддерживает и жив ли — не знает». Настал момент для удара по телевизору. Жене никак не давалась эта технология, а вот Андрей Иванович достигал успеха с первого раза. На каком-то периферийном канале передавали конец сводки происшествий за истекшую ночь. Андрей Иванович успел только узнать, что вчера вечером у дверей собственной квартиры был застрелен некто Петр Колтыгин, более известный в криминальных кругах как Петя Цветомузыка. Дослушав про «контрольный выстрел в голову» и рассмотрев крупно снятое кровавое пятно на старой плитке лестничной клетки, Андрей Иванович взял в руки пульт, пробежался по другим каналам и, поняв, что напасть на какой-нибудь выпуск новостей не удастся, выключил телевизор.
Читать дальше