Александр Изотчин: День учителя

Прошел Новый год, Мирошкины скромно отметили годовщину совместной жизни — праздник устраивать не было настроения, и не только из-за квартирного вопроса. Оба супруга чувствовали, что не получили от брака того, чего ждали. Ирина в самый день годовщины устроила очередную истерику, согласовывая с мужем список приглашенных друзей, опять пыталась выставить его из дому, а он не ушел сгоряча только потому, что в белой обезьяне лежала тысяча долларов, принадлежавшая его родителям. Ну, в самом деле, не оставлять же их этой? Не будь родительской тысячи, которую в тот момент неудобно было забрать, он бы ушел и не пропал — Мирошкин был в этом уверен — спокойно дописывал бы диссертацию, в меру работал, не имел долгов, а потом женился на дочери какого-нибудь генерала с квартирой и горя не знал. Что в Москве мало таких, как Костюк? И среди них разве не может оказаться той, которая клюнет на него так, как клюнула Завьялова? По прошествии со дня свадьбы года, твердо осев в Москве на улице Красного Маяка и кое-что подзабыв, Мирошкин теперь высоко оценивал свои шансы. Вот, казалось, если б не эта тысяча в обезьяне…

Потом они, конечно, помирились, хотя друзей так и не позвали, а после старого Нового года дядя Коля сдался и согласился на депозитарий. Заключение сделки и помещение денег в сейф назначили через месяц. Накануне старик Коростелев позвонил, как бы желая уточнить, «все ли остается в силе», и напоследок огорошил племянницу: «Только, Ирочка, я прошу вас с Андрюшей обратить внимание на то, что деньги я возьму, только если они все будут новыми стодолларовыми бумажками». Ирина в изнеможении повесила трубку — почти все деньги, привезенные бабушкой, были старые — с маленьким портретом президента. На другой день, выпотрошив обезьяну и взяв с собой все имевшиеся в доме доллары, они поехали на ВДНХ — там располагалась «Мариэль». Выйдя из метро, зашли в первый попавшийся крупный обменник и поменяли старые доллары на новые, заплатив приличные комиссионные. Затем, почти бегом, подошли к трамвайной остановке, все время оглядываясь, — Мирошкиным казалось, что от самого обменного пункта за ними кто-то следит. И в трамвае они ехали, напряженно всматриваясь в лица окружающих — не замышляют ли чего недоброго? Но обошлось.

В конторе их уже ждали Толя, делавший вид, что он не знаком с Мирошкиными, женщина-нотариус, которая, как предупредил Толя, также была «на их стороне» и, конечно, дядя Коля со своим сыном Сережей. И Толю, и Сережу Мирошкин видел впервые. С первым дела вела исключительно Ирина, Андрей лишь пару раз поговорил с ним по телефону, но именно таким он себе и представлял этого делягу — худощавый, лет тридцати, мелкий самоуверенный хищник. А вот Сережа его поразил. Зная о том, что дядя Коля не позволил сыну жениться на любимой женщине, Андрей представлял себе Коростелева-младшего романтичным молодым человеком, томившимся под игом идиота-отца и стервы-матери. Все это были иллюзии. Сережа был такой же огромный и жирный, как дядя Коля, мужик лет тридцати пяти, с «фирменными» коростелевскими мутными глазками, к тому же заплывшими жирными щеками. Разве с такой внешностью можно испытывать хоть какие-то сильные чувства? Мирошкин понял, что и он, в свою очередь, не понравился Сергею, — тот его демонстративно, все время, пока они были в «Мариэле», игнорировал, а когда Андрей пытался «подавать голос», рассматривал с брезгливым удивлением, как бы спрашивая: «А ты кто такой?» Коростелевы вообще предпочитали общаться исключительно с Толей. «Сотрудник фирмы» у них отрицательных эмоций не вызывал, хотя странно — они ведь могли предположить, что Ирина привела их именно сюда не случайно.

Толя попросил документы. Одна из справок, представленных Ириной, не годилась — оказалась просроченной. «Не страшно, — успокоила стороны нотариус. — Можно и без нее подписывать. А справку Ирина Валерьевна потом довезет. Деньги при вас?» Ирина достала из сумки тугой сверток. Коростелевы согласились, что отсутствие одной справки несущественно. Более всего их волновали деньги. «Мы хотели бы взглянуть», — голос у Сергея был выше, чем у его отца, и довольно противный. Ирина сняла с пакета резинки, развернула и выложила десять тысяч долларов новыми банкнотами. Сергей сел за стол и пододвинул к себе пачку. Для начала он пересчитал деньги — быстро-быстро, как будто всю жизнь только этим и занимался, даже не подумаешь, что он специалист по компьютерам. После этого всмотрелся в каждую купюру, поднимая ее к свету. «Может быть, у нас проверим», — предложил Толя. Сергей отрицательно покачал головой. Он положил стопку денег перед собой и начал производить действия, непонятные окружающим. Коростелев-младший брал каждую купюру, тер ее пальцами, при этом безотрывно на нее глядя, отклонял от себя, затем наклонял то вправо, то влево. На второй тысяче Толя не выдержал: «А что вы делаете?» Сергей дружелюбно посмотрел на него — Анатолий определенно был ему симпатичен — и пояснил: «Проверяю деньги, не фальшивые ли, а то от Завьяловых всего можно ожидать. У настоящих долларов бумага особая на ощупь, а глаза президента, как бы ты бумажку ни вертел, всегда смотрят в твои глаза». Процедура продолжалась. Рядом с первой пачкой потихоньку начала расти вторая — проверенная. Толя растерянно улыбнулся и посмотрел на Ирину. Та ответила ему презрительно-недоуменной улыбкой и пожала плечами. Но вот Сергей отложил отдельно одну стодолларовую банкноту, вторую… К концу проверки в третьей, тонкой пачке уже было не менее десяти бумажек — Андрей считал, получилось десять, но про себя он определил именно так: «не менее десяти». В голове пронеслось: «Тысячу долларов забраковал. Что же это? Неужели в банке нам всучили?» Но это был еще не конец. Закончив игру с долларами в гляделки, Сергей вновь положил перед собой те, «сомнительные» деньги. Теперь на столе появились лупа, перочинный ножик и ластик — Сергей всмотрелся в верхнюю бумажку из тонкой пачки через лупу, потер ее ластиком, еще раз вгляделся в лицо Франклина и… положил сто долларов к проверенным. Взял вторую бумажку. Ее он уже не только потер ластиком, но и поскреб ножичком. И она прошла проверку. Коростелев потянулся за третьей… Больше всего сомнений у него вызвала шестая бумажка. Ее он не только тер и скреб, каждый раз всматриваясь в лупу, но еще и мял и ковырял ножиком на сгибе. Андрей посмотрел на жену. Ирина, страшно бледная, как загипнотизированная смотрела на руки двоюродного брата. Ее губы что-то беззвучно шептали. «Молится, — понял Андрей Иванович, — хотела еще и в церковь сходить, я отговорил — за этим в церковь ходить неудобно — теперь, если что, виноват буду». Но обошлось — все сто бумажек наконец оказались в одной пачке. Сергей в изнеможении откинулся на стул — по его толстым щекам тек пот, был мокрым и затылок. Деньги можно было нести в хранилище.