Эмми Итяранта - Дневник чайного мастера

— Я думаю не о них, а об их устройствах. Думаю о том, что они умели и что они оставили нам, — ответила Санья, положив руку на мою.

Через ткань рукава я почувствовала тепло ее пальцев и солнце вокруг них — два разных тепла рядышком.

— Тебе, Нориа, не стоит о них думать, ведь и они когда-то не думали о нас.

Невозможно не думать о них, но архемир льется в наш неомир, в его небеса и в его пыль. И тут волей-неволей задаешься вопросом: «Вливался ли хоть когда-нибудь наш неомир — мир, в котором мы живем, в их мир — мир, который был?» Я представляю, как на берегу реки, русло которой нынче всего лишь сухой шрам на поверхности земли, стоит женщина: она не молодая и не старая, или это мужчина — не имеет значения. У нее светло-каштановые волосы, она смотрит на бурлящую воду, возможно грязную или прозрачную, и думает о том, чего еще никогда не было.

Мне хочется представить, как она идет к дому и там делает что-то, подсказанное ей только что увиденным или воображенным, а потом повторяет еще раз на следующий день и через день опять. И все-таки я вижу ее снова, вижу совсем другой: она поворачивается и ничего не делает иначе. И теперь я не знаю, какой из этих образов явный, а какой всего лишь отражение в прозрачной, недвижимой воде — настолько четкий, что его можно принять за действительность.

Смотрю на небо и на свет, смотрю на природу вокруг — они такие же, как и в их мире, и не такие же, а течение воды и времени не останавливается.

Возвращаясь обратно, мы почти не говорили.

Пока я привязывала отремонтированную бутылку к тележке, Санья ушла на веранду. Стоял ослепительно ясный день, а она — такая маленькая, худенькая и невзрачная — пряталась в тени.

— Нориа, а что насчет платы? — спросила она.

— Подожди до вечера, принесу тебе воды, — ответила я и пошла домой. В ответ Санья слегка улыбнулась.

Отцу бы все это не понравилось.

Поздним вечером следующего дня я стояла на дорожке, ведущей от чайного домика к воротам, и собирала мяту. Бледные песчинки молча подрагивали между камнями, словно вода вокруг забытых островов. Тут же росли три чайных куста, зелеными языками пламени поднимавшиеся к совершенно ясному небу. Я положила листки мяты в рот и забралась на холмик около ворот, откуда виднелась дорога к нашему дому, вьющаяся между дрожащими тенями редких деревьев. Самое пекло уже закончилось, и церемониальная одежда не казалась такой жаркой. Ноги устали от неудобных сандалий, и руки болели.

Утром отец проснулся, как только слепящий свет солнца сменился, став нежно-золотым. Обычно в день чайной церемонии он не будил меня так рано, но в этот раз был строг. Конечно, это было наказание за то, что вчера я допоздна засиделась у Саньи. Он давал мне задания одно за другим, даже три за раз, и, когда мама вышла к завтраку, я уже успела вычистить сад, принести больше обычного воды в чайный домик, дважды подмести там пол, развесить разноцветные фонарики внутри и снаружи, проветрить церемониальную одежду, вымыть и высушить котелки, чайники и чашки, расставить их на деревянном чайном подносе, вытереть пыль с чаши в саду и трижды передвинуть скамейку на веранде, пока отец не остался доволен.

Когда же он наконец освободил меня от всех этих дел, с каким же удовольствием я пошла к воротам ждать гостей. Весь день после завтрака я так ничего и не ела, поэтому сейчас жевала листочки мяты, чтобы хоть как-то унять чувство голода. Вечернее солнце слепило, в ушах стоял звон висевшего под крышей колокольчика. Дорога была пустынной, а небо бездонным, и я ощущала, как мир вокруг меня движется — так дышит сама жизнь.

Поднялся и стих ветер. Воды, укрытые в темных глубинах земли, продолжали свое движение, тени меняли формы.

Наконец на дороге появились три фигуры в синей униформе, едущие на солнцекаре в нашем направлении. Как только они поравнялись с деревьями, я позвонила в свисающий с сосны сигнальный колокольчик. Через секунду со стороны чайного домика послышались три удара гонга — это означало, что отец готов к приему гостей.

Солнцекар остановился около ворот под навесом из морской травы, сооруженным специально для гостей, и из него вышли двое мужчин, одетых в военную форму армии Нового Киана. Я узнала одного из них — это был Болин, наш постоянный гость. Он специально раз в несколько месяцев приезжал из Куусамо, чтобы участвовать в наших чайных церемониях, и всегда платил водой и продуктами. Отец его уважал: Болин знал местные обычаи, соблюдал этикет чайной церемонии и никогда не требовал к себе особого обращения, хотя и был высоким армейским чином, наделенным властью на всей территории оккупированных районов Скандинавской унии. На лацкане мундира Болина красовалась маленькая серебряная рыбка.