Фредерик Марриет - Юный дикарь

М-с Рейхардт советовала мне подать сигнал, привязав скатерть к мачте, — ее белизна могла обратить на себя внимание матросов. Мы спустили парус и привязали на его место скатерть, но, к несчастью, скоро наступил мертвый штиль, и она повисла длинными складками на мачте.

Мы взялись за весла и начали грести по направлению к кораблю; но силы наши настолько ослабели от предыдущего утомления и голода, что после нескольких часов усиленной работы, мы, по-видимому, очень мало приблизились к желанной цели.

Вскоре солнце стало садиться; наступила ночь и скрыла корабль от наших глаз. Когда стало светать, его уже не было видно. Ветер опять поднялся и быстро гнал нашу лодку, но куда? В эту долгую ночь надо мной витали золотые сны. Я видел милую Англию, радостные лица улыбались мне, нежные голоса приветствовали меня. Мне казалось, что в одном из этих лиц я узнаю свою мать, любви которой так рано лишился. Оно было бледнее других, но выражение его было более ласковое и любящее. Лицо это становилось все более и более бледным, пока не приняло образа прелестного создания, недавно похороненного нами на острове. Мне казалось, что она обнимает меня, но руки ее холодны, как лед; она целует меня, и от этого прикосновения кровь стынет в моих жилах, и я трясусь, как в лихорадке. Потом я вдруг увидел Джаксона, с его безжизненными зрачками; он ощупью пробирался ко мне с ножом в руках, бормоча какие-то ругательства.

Вот он схватил меня! Мы отчаянно боремся; с злобной усмешкой он вонзает нож в мою грудь, и, чувствуя, как лезвие входит в мое тело, я вздрогнул и внезапно вскочил, испугав м-с Рейхардт пронзительным криком, от которого сам проснулся.

Безбрежный океан все также расстилался передо мной наподобие савана; ясное небо равнодушно сияло над моей головой, а наша маленькая лодка казалась мне гробом, в котором два беспомощных существа ожидали погребения.

— Неужели Бог покинул нас? — спросил я мою спутницу. — Неужели Он забыл, что два его создания находятся в величайшей опасности, и что Он один может спасти их?

— Замолчи, Франк Генникер! Ты кощунствуешь. Господь никогда не покидал тех, кто достоин его защиты. Он или спасет нас, если найдет это нужным, или вырвет нас из положения, где окружают нас столько опасностей, и возьмет нас туда, где царит вечный покой и вечное блаженство. Мы должны радоваться тому, — прибавила она еще с большим убеждением, — что он считает нас достойными быть взятыми из мира, где мы видели столько горя и печали!

— Но умереть такою смертью! — заметил я мрачно. — Томиться столько дней в страшной муке, без всякой надежды на спасение — я не могу примириться с этой мыслью!

— Рано или поздно мы все должны умереть, и многие умирают после тяжких страданий, не поддающихся описанию! Мы избавлены от этого. Впрочем, — прибавила она, — я еще не вижу полной безнадежности нашего положения. Мы можем еще встретить корабль или пристать к берегу дружелюбной страны, откуда со временем можем быть доставленными в Англию!

— У меня нет этой надежды, — сказал я. — Мы, очевидно, находимся вне курса кораблей; если нам и удастся увидеть еще какое-нибудь судно, люди на нем не заметят нас. Как я жалею, что покинул остров!

М-с Рейхардт не сделала мне упрека, даже не напомнила мне, что виновником всего случившегося был я один. Она только сказала:

— На то воля Божья.

Мы закусили нашими скудными запасами, причем моя спутница благословила трапезу и возблагодарила Бога за нее. Я заметил, сколько у нас осталось провизии.

Несмотря на нашу бережливость, нам едва могло хватить пропитания на следующий день. Мы решили еще сократить и без того ничтожные порции, которые позволяли себе, и тем продлить надежду на спасение.

Пять дней и пять ночей предоставлены мы были произволу ветра и волн. Наши скудные припасы были уничтожены, несмотря на то, что мы сберегали каждую крошку, как скряга сберегает свое золото. Дождевая вода, как и та вода, которую мы взяли с собою, была выпита до последней капли. Погода постоянно менялась — то наступал мертвый штиль, то вновь подымался легкий ветерок. Но я уже не имел достаточно сил, чтобы заниматься парусом; лодка предоставлена была самой себе и шла по ветру, как попало.

Это были пять дней и пять ночей невыразимого ужаса и страдания. С восхода солнца и до заката я напрягал зрение, стараясь разглядеть что-нибудь на горизонте, но, кроме неба и волн, ничего не было видно.

С наступлением темноты, под влиянием душевного беспокойства, пережитого в течение дня, я не мог спать.