Джошуа Феррис - И не осталось никого

Женевьева сидела за компьютером, занимаясь своими делами. Джессика была обычной девочкой со светлыми волосиками и бледным личиком и кривой улыбкой. Мы сказали Женевьеве, что фото не годится — нечеткое изображение.

— Ну и что вы хотите от меня?

— Поработай над ней, — предложил Джо Поуп. — Загрузи ее в «фотошоп».

Мы работали на «макинтошах». У кого-то из нас были новые «макинтоши», у кого-то — мощные ноутбуки, а кое-каким несчастным душам приходилось целые дни торчать под столом, чтобы вдохнуть жизнь в свои устаревшие модели. Макет мы сделали в «кварк-экспрессе», а все манипуляции с фотографией — в «фотошопе». Женевьева загрузила фотографию девочки в «фотошоп» и принялась приводить в порядок волосы и веснушки Джессики. Мы посмотрели на результат и в один голос заявили, что изображение все равно плохое.

— Попытайся сделать вот этот участок потемнее, — сказал Джо, обводя лицо девочки пальцем. — Бог ты мой, у тебя монитор грязный, — добавил он и, вытащив салфетку у нее из стола, протер экран, потом посмотрел снова. — Теперь стало еще хуже.

Женевьева попробовала разные штучки из меню, потом мы снова посмотрели на девочку. Джо покачал головой.

— А теперь она какая-то загорелая. Верни немного назад.

— У меня такое ощущение, что мы забыли, для чего мы это делаем, — сказала Женевьева.

Но мы боялись, что на плохое изображение люди просто не будут обращать внимания.

Женевьева не испытывала недостатка в советах.

— Слушай, ты сделай «ПОТЕРЯЛАСЬ» чуть покрупнее, — сказал Джим Джеккерс.

— И выдели «вознаграждение $10 000», — предложил Том. — Не знаю как… может, просто другим шрифтом.

— И с межбуквенными расстояниями надо поработать, — напомнил Бенни откуда-то сбоку.

Мы все хотели помочь. Женевьева поколдовала еще около часа, подчищая то здесь, то там, а потом кто-то ей посоветовал переделать улыбку девочки, чтобы не была такой кривой. Так она будет выглядеть лучше.

— Ну все, — заключила Женевьева, — с этим делом мы закончили.

В тот день мы напечатали кучу цветных копий. Несколько человек поехали в Норт-Аврору и целый вечер расклеивали их — в библиотеке. Ассоциации молодых христиан, у дверей продуктовых магазинов, в «Старбаксах» [15] Крупнейшая сеть кофеен. , в кинотеатрах и в «Тойз-ар-ас» [16] Сеть магазинов игрушек в США, Канаде, Австралии, Англии. , и на всех телефонных столбах района. Три дня спустя девочку нашли на пустыре, завернутую в полиэтилен.

К возвращению Джанин мы развесили флажки и купили торт. На следующий день Джо Поуп обнаружил ее плачущей перед зеркалом в мужском туалете. Она перепутала двери и вошла не туда. Джо Поуп редко приносил новости, поскольку он почти ни с кем не разговаривал, так что мы вполне могли и не узнать, что он столкнулся с Джанин в мужском туалете. Но тут он рассказал Женевьеве Латко-Девайн, а Женевьева — Марсии Двайер, а Марсия — Бенни Шассбургеру, а Шассбургер — Джиму и Амбер, которая рассказала Ларри, Дану Уиздому и Карен Ву, а Карен кого ни увидит — все тому и выложит. Рано или поздно об этом стало известно всем, и таким вот образом мы узнали, что Джанин еще не пережила свое горе, потому что перепутала двери и зашла в мужской туалет. Мы представляли ее над раковиной — стоит, держится за мраморные края, голова наклонена, из глаз капают слезы, и даже писсуаров в зеркале не замечает. После возвращения за она ланчем почти всегда молчала.

Мы обсуждали то, что Джанин забрела в мужской туалет. Мы рассказывали другим. Никто не считал, что этот случай нужно держать в тайне, но мы старались не делать из негр происшествия, не превращать в шутку. Ну, по крайней мере, большинство не делало, только некоторые. Случай явно был трагический. Мы знали, но что мы понимали в этом? Некоторые говорили о нем просто от скуки, но для большинства это объясняло, почему она помалкивает за ланчем. Потом мы забыли про тот случай и больше о нем не говорили. Не говорили до тех пор, пока Джанин не начала приносить в кабинет фотографии Джессики и ставить их на тумбу и стеллажи, вешать на стены. Фотографиям становилось тесно. Сотни фотографий дочери на семидесяти пяти квадратных футах ее кабинета. Три, висевшие перед ней на стене, были самым скорбным из всего, что мы когда-либо видели. Аж мурашки бежали по телу. Дошло до того, что мы, по мере возможности, перестали к ней заходить. А если уж это требовалось по какому-нибудь срочному делу, то мы не знали, на чем остановить глаза.