Дэвид Зинделл - Сломанный бог

– Данло, – мелодично прозвучало из глубины комнаты, – ни лурия ля, ни лурия мансе ви алалои, Данло Дикий, сын Хайдара.

Данло, дернув головой, изумленно уставился на Старого Отца, который как будто нисколько не удивился, увидев его здесь.

Впрочем, фраваши, даже когда их что-то удивляет, стараются сохранять состояние заншина, или расслабленной собранности.

Так они встречают всякую неожиданность или опасность.

– Шанти, – машинально ответил ему Данло традиционным приветствием своего народа. И потряс головой, не понимая, откуда человек-зверь знает эти слова. – Шанти, почтенный. Мир тебе. Я думал, что ты не знаешь человеческой речи.

Старый Отец знаком пригласил Данло сесть на ковер напротив него. Данло сел, поджав под себя ноги, и провел пальцами по толстому ворсу: мозаичный узор из черных и белых птиц – или крылатых зверей – завораживал его.

– Ох-хо. За эти десять дней, пока ты выздоравливал, я выучил твой язык.

Сам Данло не слишком успешно усваивал язык цивилизованных людей – да и как он мог понять все эти странные слова и сложить их в нечто осмысленное?

– Разве это возможно? – спросил он.

– Для человека нет, по крайней мере без импринтинга. Но фравашийским Отцам языки и манипуляция даются легко, ахха! А в лингвистических архивах Академии хранятся записи многих архаических и утерянных языков.

Данло захлопал глазами. Старый Отец, хоть и говорил на человеческом языке, языке Песни Жизни, пользовался странными и непонятными словами. Данло стало тошно от этого мира, потерявшего всякий смысл.

– Что такое импринтинг? И Академия? И где все остальные – тот черный человек, что держал меня на берегу, женщина с золотистыми волосами? Где моя одежда? Мое копье? В каждой ли хижине Небывалого Города есть ванная? Что заставляет воду течь по трубе и выливаться в чан? Откуда она бежит? Как нагревается? И что такое «фраваши»? Ты человек или зверь? И где…

Старый Отец тихо засвистел, прерывая его. Фраваши – самые терпеливые создания во вселенной, но они любят, чтобы беседа шла своим чередом.

– Ах-х, я знаю, что у тебя много вопросов. Как и у меня. Давай же ответим по порядку на самые главные, не отвлекаясь на мелкие. Умение переключаться – не самая сильная сторона человеческого разума. Начнем с того, что я – фраваши из клана Верных Мысливцев, с планеты Фравашия, как называют ее люди. Фактически я животное, как и ты. Правда, человек на всех своих языках всегда отделяет себя от прочего животного мира.

Данло кивнул, хотя и подумал, что Старый Отец недостаточно хорошо усвоил единственный язык, на котором подобает говорить человеку. Конечно же, человек – это животное, и суть Песни Жизни как раз в том, что она связывает его со всем живым в мире. Но на человека нельзя охотиться, и только он один предвидит великое путешествие по ту сторону дня.

Он молится за души зверей, которых убивает, а звери за него не молятся.

– Ты фраваши? Из другого мира? С другой звезды? Так это правда, что на небе горят огни и среди них тоже есть жизнь?

– Все так. Жизнь есть на многих планетах. Как так вышло, что ты этого не знаешь?

Данло вспыхнул от стыда и стал ковырять ковер, поняв вдруг, как мало он знает по сравнению с другими.

– Откуда ты, Данло?

Тихим, прерывающимся от горестных воспоминаний голосом Данло рассказал старому фраваши о своем путешествии по морскому льду. Он не упомянул, однако, о медленном зле и о гибели своего народа, боясь, что Старый Отец узнает, что деваки коснулась шайда.

Старый Отец выслушал его с закрытыми глазами, а после возвел их к потолку. Данло подумалось, что мысли у фраваши работают как-то странно – они мечутся, как стая китикеша, преследуемых снежной совой, слетаясь и разлетаясь без предупреждения.

– Ах-х. Замечательная история, – помолчав, сказал Старый Отец.

– Прости, что я поднял на тебя копье, почтенный. Я чуть не убил тебя, и это было бы очень дурно, потому что ты разумен, как человек.

– Спасибо. Разумен, как человек! Ничего себе комплимент.

– Не за что, – ответил Данло совершенно серьезно. Он еще не умел понимать фравашийский сарказм и в наивности своей принимал все слова за чистую монету. – Мне правда кажется, что ты столь же разумен, но на берегу ты даже не попытался защитить себя. И даже не испугался как будто.

– Ты в самом деле убил бы меня?

– Я был очень голоден.

– Ох-хо! Есть одно старое-старое правило: даже если ты хочешь убить меня, мне тебя убивать нельзя. Правило ахимсы [1]. Лучше умереть самому, чем убить кого-то. Так, все так: никогда не убивай и не причиняй вреда другому, даже в мыслях.