Энн Фортье - Джульетта

- Тогда, - вставил монах, - нам лучше добраться до Сиены до темноты.

- Сиена недалеко, - кивнул предводитель. - Но ворота нынче закрывают рано из-за опасных беспорядков, учиняемых бешеными собаками Толомеи и возмущающих спокойствие достойных трудолюбивых жителей Сиены и даже - я бы сказал, особенно - знатного и миролюбивого дома Салимбени, где обитает мой благородный хозяин.

Речь атамана была встречена полным согласием и праведным возмущением в адрес Толомеи со стороны его подручных.

- Как вы, несомненно, поняли, - продолжал бандит, - мы, в меру наших скромных сил, охраняем эту и большинство других дорог гордой республики, Сиены то есть, поэтому, мой вам совет как знающего человека и друга ваших друзей - не мешкая, заплатить пошлину, чтобы продолжить путь и въехать в город прежде, чем закроют ворота. Иначе мирные путешественники вроде вас рискуют стать жертвами подлой шайки Толомеи, которые после полуночи выходят на большую дорогу и творят такие беззакония, что мне даже неловко рассказывать вам о них, святой отец.

Когда бандит договорил, наступила глубокая тишина. Брат Лоренцо съежился на своей повозке за спинами товарищей и отпустил поводья; сердце прыгало у него в груди, словно подыскивая место, где спрятаться. На секунду он даже испугался, что сейчас упадет в обморок. Этот день, с его безжалостным палящим солнцем, без малейшего дуновения ветерка, напоминал одно из описаний ада, а вода у них закончилась много часов назад. Если бы брат Лоренцо заведовал общей казной, то заплатил бы бандитам любую сумму, лишь бы их пропустили.

- Ну что ж, - нарушил молчание старший монах, словно отвечая на неслышную мольбу брата Лоренцо. - Сколько вы хотите за ваше покровительство?

Негодяй ухмыльнулся:

- Смотря, что у вас в повозке.

- Это гроб, благородный друг, с телом погибшего от ужасной чумы.

Большинство бандитов попятились при этих словах, но предводителя было не так легко напугать.

- Да ну? - Его улыбка стала еще шире. - Тогда давайте взглянем, что ли.

- Нельзя, - серьезно сказал монах. - Гроб должен остаться запечатанным, такой у нас приказ.

- Приказ? - воскликнул атаман. - С каких пор чернецы исполняют приказы? И с каких пор… - он выдержал паузу, стараясь не фыркнуть от смеха, -…смиренные монахи ездят на липицианских лошадях?

В молчании, наступившем после этих слов, брат Лоренцо почувствовал, как все его мужество ухнуло свинцовым грузилом на самое дно души, угрожая пробить дыру и выпасть наружу.

- А гляньте-ка сюда! - продолжал атаман, желая ободрить своих головорезов. - Кто видывал чернецов в такой превосходнейшей обуви? Вот это, - он указал мечом на стоптанные сандалии брата Лоренцо, - обычай предписывает носить монахам, мои непредусмотрительные друзья, если хотите избежать пошлин. Как я вижу, единственный настоящий смиренный монах здесь немой паренек в повозке. Что касается остальных, я готов заложить свои яйца, что вы на службе менее могущественного патрона, чем наш Господь, и ценность этого гроба для вас намного превосходит пять жалких флоринов, которые я собираюсь взять с вас за его провоз.

- Вы ошибаетесь, - возразил старший монах, - думая, что мы в силах позволить себе такие траты. Два флорина - все, на что вы можете рассчитывать. Берегитесь: столь безмерная жадность навлечет гнев Небес на вашего покровителя!

Такое предупреждение только позабавило бандита:

- Жадность, говоришь? Нет, я повинен лишь в грехе любопытства. Платите пять флоринов, или я вот что сделаю: гроб останется здесь, под моей охраной, пока ваш патрон лично за ним не явится. Я уже мечтаю познакомиться с пославшим вас богатеньким ублюдком.

- Вскоре вы будете охранять лишь трупный смрад.

Разбойник пренебрежительно усмехнулся:

- Запах золота, друг мой, заглушит любую вонь.

- Твоей вони не забить даже горе золота, - съязвил монах, отбросив, наконец, притворное смирение.

Услышав оскорбление, брат Лоренцо прикусил губу и начал лихорадочно искать пути спасения. Он достаточно хорошо знал своих попутчиков, чтобы предсказать исход перебранки, и не хотел в этом участвовать.

Предводитель бандитов словно не обратил внимание на дерзость жертвы.

- Значит, ты твердо намерен умереть на моем клинке? - спросил он, склонив голову набок.

- Я твердо намерен, - ответил монах, - завершить мой поход, и ни один из твоих ржавых мечей не станет препятствием на моем пути.

- Поход? - дурашливо завопил бандит. - Смотрите, кузены, на монаха, возомнившего, что Бог посвятил его в рыцари!