Николай Басов: Закон военного счастья

– А кто тебе сказал, что мне не нравится его колотить? – спросил, задыхаясь, человечек в очках. Потом он очень близко наклонился к Ростику. Рост поморщился, от очкастого несло, как из выгребной ямы, он даже не подозревал, что такое возможно. – Поднимите его, он очнулся.

Ростика подняли, посадили. Только теперь не на табуретку, а в креслице, которое стояло у стены. Но оно было намертво привинчено к полу, или даже его слепили по ширской технологии, соединив воедино с полом и стеной. Руки ему теперь прикрутили к подлокотникам парой широких ремней с пряжками.

– Так, Гринев. – Очкастый наконец отдышался. – Начнем сначала.

– Начнем, – согласился Ростик. – Как тебя зовут?

– А он упорный, – высказался второй из охранников. У этого голос был очень низкий, и от него исходило даже больше угрозы, чем от того, который стоял у двери.

– Ничего, какой бы упорный ни был, со временем все ломаются, – даже как-то удовлетворенно проговорил очкарик. – А время у меня есть.

– Как тебя зовут? – снова спросил Рост.

– Меня? – Очкарик улыбнулся. – Ну, предположим, меня зовут Сергеем. А фамилия – Калобухин. Ну и что с этого?

– Вот что, Сережа, – ответил Ростик, – если ты еще хоть раз меня тронешь, я тебя убью.

– Убьешь? – Калобухин прямо взвился под потолок. Тотчас в его руке появился “градусник”, и град ударов обрушился на Ростика, да такой, что он вырубился даже прежде, чем успел как следует стиснуть зубы.

Очнулся Рост в камере. Тело болело. Нет... Это было неправильно. Тело кричало от боли, по боку текла кровь. Кроме того, от него вдруг пошел какой-то странный запах – не то гнили, не то страха.

Теперь Ростик знал, что этот запах может стать почти таким же его врагом, как пресловутый Калобухин.

И имя-то какое-то дурацкое. Круглое, нелепое, с явной грамматической ошибкой... И такая бешеная жестокость, злоба, ненависть. Откуда он вообще такой выскочил? Какая из социальных “ступенек” его наняла? Уж конечно, не служаки или ремесленники. Скорее всего, чинуши, либо шестая, к которой Рост решил все-таки отнести люмпенов.

От этой идеи Ростик сначала с болью, постанывая от содрогания избитых мускулов, а потом уже почти по-настоящему принялся смеяться. Он смеялся с удовольствием, с каким-то похрюкиванием, с хрипами в забитой кровью груди.

Внезапно окошко в двери открылось. Рост замолк, отдышался, с трудом поднял руку, вытер выступившие от смеха и боли слезы.

– Заключенный, ты чего? – спросил голос за дверью.

– Анекдоты сам себе рассказываю, – ответил Рост, просто чтобы поддержать абсурдность ситуации.

– Вот и мне показалось, что ты тут ржешь, – согласился голос из-за двери, потом окошко хлопнуло, и снова стало тихо.

Через пару дней Калобухин опять вызвал его на допрос. На этот раз надзиратель был только один, с басом. Он держался более-менее спокойно, даже придержал Ростика однажды, когда того слишком качнуло к стене.

– Садитесь, заключенный, – сказал Калобухин, наполняя своим зловонием почти всю комнату. – С чего сегодня начнем? С какого сценария, я имею в виду? Как прошлый раз или по-новому?

– Ну, если ты не изменил своего мнения и по-прежнему отказываешься отвечать на вопросы, то, конечно, разговор у нас опять не состоится, – признал Ростик.

Его избили снова, и на этот раз так, что он не приходил в себя, кажется, несколько дней. Он понял это по тому, насколько ему хотелось пить, когда он очухался. А может, организм был обезвожен из-за всяких мелких кровотечений... Воды в камере не было, и Ростик чуть не взвыл, когда понял, как придется мучиться. К тому же и гнилостный запах усилился.

Третий раз на допрос его уже не привели, а принесли. Увидев это, Калобухин весело поскалился, в чем-то сделавшись очень похожим на Дзержинского, так называемого “рыцаря революции”, тоже, наверное, не чуравшегося пыток.

– А ты воняешь, – радостно сообщил Калобухин.

– От тебя несет куда хуже, чем от меня. – Ростик через силу усмехнулся. – Но я – то отмыться могу, а ты ни за что не отмоешься.

Амбал у двери неуверенно заржал. Калобухин метнул в него бешеный взгляд, потом достал свою палку. Рост не хотел, но не выдержал, напрягся, откачнулся в глубь кресла, стараясь держаться от палки подальше. Это, разумеется, от Калобухина не укрылось.

– Боишься?

– Тело боится, – признался Ростик. – Но я – то могу и не бояться, а вот тебе не бояться уже никогда не удастся.

– Мне? – деланно удивился Калобухин. – Это чего же я боюсь?

– Всего. Всего, навозная куча. Ты боишься меня, того, что я выйду и исполню свое обещание. Других невиновных людей, которые тут наверняка тоже... отсиживаются.