Роберт Джордан - Огни небес

Холодная издевка в ее голосе больно уязвила Равина, но он не выдал досады.

– Я принял меры предосторожности, Ланфир. Это не одна из моих милашек для забав, как ты их называешь. Здесь она шпионит для Башни. Теперь она сообщает в точности то, что надо мне, причем в охотку. Те, кто служат Избранным в Башне, верно указали мне, где ее отыскать. – Очень скоро наступит день, когда мир откажется от имени Отрекшиеся и склонится перед Избранными. Так предвещено, предвещено давным-давно. – Итак, зачем ты явилась, Ланфир? Наверняка не для того, чтобы помогать беззащитным женщинам. Ланфир еле заметно пожала плечами:

– По мне, так забавляйся со своими игрушками, сколько тебе заблагорассудится. Особого гостеприимства от тебя не дождешься, поэтому прости меня, Равин, если…

С маленького столика у кровати Равина поднялся серебряный кувшин, наклонился, наполнил темным вином отделанный золотом кубок. Потом кувшин опустился на место, а кубок по воздуху поплыл в руку Ланфир. Разумеется, Равин не ощутил ничего, кроме слабого покалывания, не увидел никаких сплетенных потоков. Но ему подобная слепота никогда не нравилась. То, что она в равной мере не может увидеть его плетений, служило ему слабым утешением.

– Зачем? – повторил Равин. Ланфир невозмутимо отпила из кубка и только потом заговорила:

– Поскольку ты нас избегаешь, кое-кто из Избранных вскоре явится сюда. Я прибыла первой, чтобы ты понял: это вовсе не нападение.

– Еще кто-то? Это какой-то твой план? Какое мне дело до замыслов других? Какая мне в них нужда? – Вдруг Равин глубоко, раскатисто рассмеялся: – Значит, это не нападение? Так? Ты же никогда не нападала в открытую, разве нет? Наверно, ты не так вероломна, как Могидин, но ты всегда предпочитала обойти с тыла или с фланга. На этот раз я тебе поверю – настолько, чтобы выслушать тебя. Но ты будешь у меня на виду. – Поверивший Ланфир и повернувшийся к ней спиной заслуживает того ножа, который окажется у него в спине. Нельзя сказать, что ей можно доверять и в том случае, если она у тебя под приглядом: характер у нее – в лучшем случае капризный. – Кто еще замешан во все это?

Поскольку с Силой теперь работал мужчина, у Равина было предупреждение куда более ясное. Открылся другой проем, в котором виднелись мраморные арки. выходящие на широкие каменные балконы, а в безоблачной голубизне неба с криками кружили чайки. Потом появился мужчина и шагнул через портал, тут же сомкнувшийся

за ним.

Саммаэль был крепко сбитым массивным мужчиной, с виду более внушительным, чем на самом деле. с быстрой, энергичной походкой и грубыми манерами. Голубоглазый и золотоволосый, с аккуратно подстриженной ухоженной бородкой, он выглядел бы чрезвычайно привлекательным, если бы не косой шрам – к лицу, ото лба до челюсти, точно приложили раскаленную докрасна кочергу. От шрама Саммаэль мог избавиться сразу после того, как получил его, ведь столько лет минуло с той поры. Но он предпочел оставить его.

Соединенный с саидин так же крепко, как и Равин, – находясь рядом, тот смутно чувствовал эту связь, – Саммаэль настороженно оглядел его:

– Я ожидал увидеть тут прислужниц и танцовщиц, Равин. Или после всех этих лет тебе наскучили развлечения?

– Кто говорит о развлечениях?

Равин и не заметил, как открылся третий портал. Огромная комната по ту сторону являла множество бассейнов и колонн с каннелюрами. Там кувыркались и прыгали почти обнаженные акробаты, на прислужниках одежды было и того меньше. Как ни странно, среди выступающих сидел с несчастным видом тощий старик в мятом, будто жеваном кафтане. Через миг проем исчез, а в комнате кроме новоприбывшей остались еще и двое слуг в прозрачных, точно паутинка, мало что скрывающих полосках ткани: мужчина с замечательной мускулатурой, несший отделанный золотом поднос, и красивая, с пышными, соблазнительными формами женщина. Она сосредоточенно наливала вино из графина, сработанного из цельного куска хрусталя, в такой же кубок, стоящий на подносе.

Не окажись рядом Ланфир, Грендаль в любом обществе сочли бы ошеломительной красавицей, роскошной и зрелой. В низком вырезе зеленого шелкового платья покоился рубин величиной с куриное яйцо, на длинных, солнечного цвета волосах лежала диадема, инкрустированная не меньшими рубинами. Но подле Ланфир Грендаль казалась всего– навсего пухленькой красоткой. Если неминуемое сравнение и встревожило ее, то Грендаль ничем не выдала своих чувств, продолжая удовлетворенно улыбаться.