Ник Перумов - Черное Копье

– Дори не узнать, – посмеиваясь, говорил Маленький Гном. – Важный стал, голову высоко носит, но горяч по-прежнему. Слушаются его с полуслова, даже Наин ничего не решает без него. Меня он встретил неплохо, что и говорить, долго про вас расспрашивал. Не может он забыть, Торин, что ты ему Кольцо тогда сам отдал, хотя – тангар он честный – не скрывает этого. Мне говорили, что сперва хотели тебя разыскать, но как-то потом позабыли…

Может, Кольцо поработало, а скорее – Дори, очень он старался. Он уже отрешенный какой-то, весь там, в Мории… Ох, худо будет этим оркам, худо – весь Эребор поднялся!

– Что ж он будет делать? – глядя в пол, спросил Торин.

– Хочет добраться до Мории, как он еще тогда говорил – больше ничего нового. По-моему, он просто хочет стать королем! Ему мерещатся лавры великого Дьюрина, не меньше!

– А что… – встрял было Фолко, но Торин лишь досадливо махнул рукой.

– Хватит об этом. В конце концов, пусть собирает рати, чует мое сердце, что они понадобятся всем нам… Что слышно в Одинокой Горе об Олмере, о его отряде?

– Ничего, – кратко молвил Малыш и выпустил изо рта безмятежно-красивое голубое колечко. – Я был первым с северного рубежа. Знаю лишь, что никто Олмера, как мы и догадывались, всерьез ловить не собирался, а тангарам Эребора сейчас нет дела до людских тревог…

***

Торный след конного войска, по которому шли друзья, тянулся строго на восток вдоль края Железных Холмов, и Фолко с неослабным интересом озирался по сторонам, оглядывая эту старинную твердыню Народа Дьюрина. Это действительно были не горы, а холмы, высокие, длинные, густо поросшие елью. Олмер все же не рискнул вести своих по главной дороге, что вела от Железных Ворот здешнего королевства гномов на запад, к Одинокой Горе, отвернув немного к югу, в широкие холмистые просторы.

– Ну, братья, – выдохнул Торин, поворачивая пони на восток, – вперед!

Помоги нам, Дьюрин, дотянуться до горла этого Олмера!

Однообразные холмы, между которыми кое-где маячили одинокие вязы, внезапно вздыбились высокой, протянувшейся с севера на юг цепью. След Олмера нырял в седловину и исчезал за ставшими заметно круче склонами.

– Там, за холмами, – Карнен, – махнул рукой Малыш.

– А кто это там так орет? – вдруг поинтересовался Торин, и в следующий миг топор его был уже взят наизготовку.

За холмистой грядой и впрямь раздавались какие-то невнятные крики.

Непохоже было, чтобы кричавший звал на помощь – он словно бился в непередаваемом ужасе, схватившись один на один с самой смертью и уже не рассчитывая на спасение.

В следующий миг друзья хлестнули своих пони. Навстречу им полетела снежная дорога, протоптанный след круто сворачивал за холм, и, хотя там могла быть засада, никто не натянул поводья. Крики не смолкали.

Белые, кое-где перечеркнутые темными ветвями склоны резко раздались в стороны, и друзья с разгону вылетели прямо на речной берег. Перед ними расстилалась широкая долина реки Карнен; ровный, присыпанный снегом лед еще сковывал ее воды, но почти на самой середине в чистом белом ковре виднелась небольшая черная клякса, в которой что-то билось и плескалось.

Крики доносились оттуда.

– Тонет кто-то! – крикнул Фолко и первым очертя голову бросился к полынье.

Малыш едва успел повиснуть у него на плечах и остановить хоббита.

– Ты что, сам на дно захотел?!

Торин осторожно попробовал ногой лед. Тот вроде держал. Вытащив веревку и торопливо завязав петлю на ее конце, гном, чуть пошатываясь, двинулся к полынье. За ним поспешили Малыш и Фолко, наспех обвязав друг друга другой веревкой.

Лед под ногами пугающе скрипел, кое-где по нему начинали змеиться предательские трещины, но друзья все же шли вперед и вскоре увидели, что в полынье бултыхается какой-то человек, отчаянно пытаясь выбраться обратно на лед; на другом берегу к дереву был привязан оседланный конь и рядом с ним – другой, под вьюками.

– Эге-гей! Держись! Мы идем! – заорал Торин, желая подбодрить тонущего.

Однако лед вблизи полыньи был то ли подмыт теплыми ключами, то ли еще почему-либо, но оказался еще менее прочен, чем у западного берега. Гномы легли и поползли, однако вскоре лед вновь стал похрустывать под тяжелым Торином, и тот замешкался. Они подобрались уже довольно близко, и было видно совершенно белое лицо попавшего в беду человека; обессилев, он уже не пытался выкарабкаться на край полыньи, а лишь кое-как держался на поверхности, – даже кричать перестал.