Владимир Войнович - Путем взаимной переписки

– Почему же ты говорил, что маланец? А он спросил:

– Что такое маланец?

– Еврей.

– А почему ж маланец?

– Ну, сказать человеку еврей неудобно.

Теперь никак он не мог припомнить, приснилось ему это все или было на самом деле. Но думать не хотелось, и он вскоре уснул.

Когда он открыл снова глаза, Вадика в комнате не было. Решив, что уже поздно, Алтынник встал, надел штаны (они вместе с гимнастеркой висели на спинке стула перед кроватью), сунул ноги без портянок в сапоги и вышел в соседнюю комнату.

Старуха в разорванном под мышками ситцевом платье (нижняя рубаха выглядывала из-под него) стояла спиной к Алтыннику возле печи и, нагнувшись, раздувала самовар. Алтынник подошел к старухе сзади и крикнул в самое ухо:

– Бабка, где тут у вас уборная?

– Ой, батюшки-светы! – вскрикнула старуха и подняла па Алтынника перепуганные глаза. – Ой, напужал-то! Ты чего кричишь?

– Я думал, ты глухая, – махнул рукой Алтынник. Он поморщился. – Ой, бабка, мутит меня что-то и голова вот прямо как чугун, честное слово.

– Похмелиться надо, – сочувственно улыбнулась бабка.

– Что ты, бабка! Какое там похмелиться. Мне это вино и на глаза не показывай, так там внутре, как будто крысу проглотил, честное слово. Чего-нибудь бы холодненького испить бы, а, бабка?

– Кваску, – нараспев сказала старуха.

– А холодный? – оживился Алтынник.

– А как же. Чистый лед!

Алтынник обрадовался.

– Давай, бабка, быстрей, не то помру, – заторопил он.

Старуха сбегала в сени и вернулась с трехлитровой бутылью красного свекольного кваса. Алтынник хватил целую кружку.

– У-у-у! – загудел он довольно. – Вот это квас! Аж дух зашибает. Погоди, бабка, не уноси. Сейчас я сбегаю по малому делу, еще выпью, а то уже некуда, под завязку.

На улице было морозно и солнечно. Жмурясь от слепящего глаза снега, Алтынник пробежал через огород к уборной и обратно, ворвался в избу немножко оживший, выпил еще квасу, попробовал закурить, не пошло – бросил. Поинтересовался у старухи, не пришла ли Людмила.

– Да еще не верталась, – Старуха все возилась у самовара.

– А Вадик где же?

– Гуляет.

– А ну-ка, бабка, подвинься, я дуну, – сказал Иван и отодвинул бабку плечом.

У него дело пошло лучше, и скоро самовар загудел.

– Во как надо дуть, – не удержался и похвастал Алтынник. Три раза дунул – и порядок. У меня, бабка, легкие знаешь какие. Смотри, как грудь раздувается. – Он действительно набрал полную грудь воздуха, да еще и выпятил ее до невозможности, – Поняла? Ты, бабка, не смотри, что я росту среднего. Я на гражданке лабухом был. В духовом оркестре учился. На трубе играл. Она маленькая, а играть потяжельше, чем на басу. На басу просто, хотя и здоровый. Знай только щеки раздувай побольше, ума не надо. А на трубе, бабка, губы покрепче сожмешь и вот так делаешь: пу-пу-пу, И звук получается, бабка, чистый, тонкий. Бас, он мычит все равно что баран: бэ-э, бэ-э, а труба… – Алтынник взял в руки воображаемую трубу и стал перебирать пальцами, словно нажимал клавиши. Но только собрался изобразить он, какой звук издает труба, как во дворе заиграла гармошка и, приблизившись к дому, смолкла. В сенях загремели тяжелые чьи-то шаги. Дверь распахнулась, и на пороге появилась фигура огромного мужика в синем зимнем пальто и валенках, подвернутых у колен. На груди у него висела маленькая для его роста гармошка. Алтынник все еще держал руки, как будто собирался играть на трубе.

Вошедший, не обращая ни на кого внимания и не здороваясь, снял и поставил гармошку на лавку рядом с ведрами, взял в углу веник и стал не спеша обмахивать валенки.

– Ох, погодка хороша, – сказал он, видимо, обращаясь к старухе.

– Один приехал? – спросила старуха.

– Один. Верушка простыла, температурит, ну Нинка с ней и осталась.

Бросив веник на прежнее место, он прошел мимо Алтынника и сел к столу.

– А в прошлое воскресенье чего не приехал?

– А этого хоронили… как его… Ваську Морозова, – сказал он все в той же своей бесстрастной манере.

– Ай помер? – удивилась старуха.

– Ну. С прорабом своим древесного спирту нажрался. Прораб ослеп на оба глаза, а Васька… В среду это они, значит, выпили, а в четверг утром, Райка евоная рассказывает, на работу сбирался. Нормально все, встал, умылся, завтракать она ему подала. Он сел, все как положено. Радио, говорит, надо включить, время проверить. И потянулся к приемнику, а приемник от его так примерно с метр, нет, даже меньше, ну, сантиметров девяносто… Так потянулся он и вдруг как захрипит да брык со стула. Райка к ему: Вася, Вася, а Вася уже не живой.