Грант Матевосян - Август

— Ованес Туманян. «Маро». Отрывок…

Все ей хлопали и в один голос говорили, что она отлично декламирует, нигде не запинается, что она славная работящая девушка, но никто не подумывал сделать её женой, или женой брата, или взять невесткой в дом.

Сейчас эта Лусик стояла, прислонив голову к косяку, смотрела на Младшего моего дядю, почти что влюблялась в него, но вдруг неожиданно и звонко, словно кто её подтолкнул, она произнесла:

От поднявшегося смеха можно было оглохнуть. Потом все замолчали и стали ждать, что же будет дальше. И когда все замолчали, послышался низкий гудящий голос моего Младшего дяди:

— Дура… — Он ещё что-то сказал, но никто не разобрал что.

— По-немецки выругался, — сказал занимавший Берлин Амо и весело оглядел стоявших.

А эта Лусик вовсе никакого внимания не обратила на немецкий язык моего Младшего дяди и, протянув вперёд руки, снова продекламировала:

— «Ничто человеческое нам не чуждо».

Мой Младший дядя, широкоплечий, руки в карманах, спускался по нижней улице к школе. А в школе шёл урок географии. Римма маялась у доски и всё порывалась отказаться и сесть на место, но я подсказывал ей следующее предложение, и она, гримасничая, повторяла его. А учитель — молодой парень из нашего рода — читал газету и всё время улыбался сквозь сжатые губы, каждую минуту сдерживая готовый прорваться смех. Можно было подумать, что в газете столбец за столбцом напечатана с ума сойти какая смешная история, на самом же деле всё веселье нашего молодого учителя упиралось в то, что два дня назад он сказал мне:

— Давай скажу твоему отцу, пусть женит тебя, а то кто тебя знает, может, сам стесняешься признаться.

Все хотели каким-нибудь образом обнаружить передо мной свою осведомлённость. Парни призывного возраста спросили меня серьёзно:

— В куклы играете или что-то есть?

Я хотел уйти, отвернулся, но они догнали меня.

— Сукин сын, отвечай, когда спрашивают.

Потом они что-то такое сказали о том, что в селе, дескать, девушек не осталось. Среди них был один Сено такой, гимнаст и змея, сущая змея с вытаращенными змеиными глазами, он схватил меня через платок за нос — я всегда боялся его, но всё же ударил. Они меня бить не стали. Они стали меня толкать, перебрасываясь мною, как мячиком. Один схватил меня за руки, чтобы я не упал, но потом он почему-то не отпустил рук… а другие сняли с меня ремень, спустили брюки и плюнули. И остро расхохотались: «Хи-и-и-хи-хи…» Потом я лежал на земле и ревел захлёбываясь, а они говорили:

— Стыдно, влюблённый человек — и плачет, вставай, надевай штаны, неудобно.

…Ох этот чёртов запах мела, запах старой потрёпанной карты, эта улыбка учителя за газетой и эти обиженные губы Риммы. И этот ребёнок за партой, со сжатыми кулаками подсказывающий: «…через Уральский хребет… по реке Урал… вниз… по Каспийскому морю… верно, верно… Кума — Манычи… правее…»

Мой Младший дядя, руки в карманах, широкоплечий, стоял возле турника. Римма отвечала урок, хотела отказаться и сесть, я подсказывал ей следующую фразу, а учитель делал вид, что читает газету.

И вдруг видим — мой Младший дядя встал на турнике вниз головой, выжал стойку и стоит так, не шелохнётся.

— Внимание, — сказал учитель и постучал указкой по столу.

И вдруг видим — мой Младший дядя спрыгнул на землю, снова взялся за перекладину турника и давай раскачиваться, ловко перехватывая руками: отпустит — перехватит, отпустит — перехватит.

— Внимание, слушаем отвечающего!

И вдруг видим — на турнике неподвижно, вниз головой замер Сено. Потом Сено перекувырнулся и тоже стал раскачиваться, отпуская перекладину и перехватывая её руками совсем как мой Младший дядя, потом он перекувырнулся ещё раз и спрыгнул на землю рядом с моим Младшим дядей.

Мой Младший дядя снял, передал свой ремень Сено, свесился на турнике, прямой, как палка, побыл так минуту и такой же не разгибающийся вдруг поднялся вровень с перекладиной, потом выжал стойку, потом осторожно отнял одну руку, отвёл её от перекладины и на другой держался до тех пор, пока… Да, пока не прозвенел звонок на перемену.

Сено передал ремень какому-то школьнику, свесился на турнике и не так чисто, но повторил упражнение, проделанное моим Младшим дядей, — выжал стойку, отнял одну руку, а потом и вовсе встал на голову. И вдобавок подмигнул кому-то из девочек. Римме.

— Нельзя так, голова разболится, — сказал мой Младший дядя.