Константин Крылов - Едим

Итак, надеваю наушники, вызываю на компе плеер. Рядом лежат легенькие полуторакилограммовые гантельки. Это, впрочем, они легенькие, если их поднимать. А вот если их не поднимать… Впрочем, сейчас.

Щелкаю по песне Янки «На дороге пятак». Она как раз нужной длины.

Не дожидаясь музыки, подхватываю гантели и быстренько встаю у стеночки. Ноги к косяку, попа и лопатки к стене, руки накрест. В каждой по гантелине.

В наушниках грохот первых аккордов. За это время надо встать к стенке, прислониться лопатками.

«На дороге пятак - руки дернулись вверх -

Кто- то плюнул в песок -покатилось шаром,

Собирать на себя, чтоб хватило на всех -

Все дороги узлом, все узлы топором…»

Первые полминуты - ничего особенного, немного скучно. Руки полностью выпрямлены, вытянуты, гантельки кажутся легенькими. Ну, постепенно тяжелеют, так это ведь постепенно.

«Проканает и так -узел в пыль на войну

На лету подхватил - унесу под крыльцо

Не отдам никому - закопаю в углу

Положу сверху камешек за пазуху…»

Ага, вот оно и начинается.

Сначала перехватывает дыхание. Живот зажимается, ребра начинают ходить ходуном. Это диафрагма начинает давить на легкие.

«Карусель разнесло по цепочке за час

Всех известий - пиздец да весна началась

Горевать - не гореть, горевать - не взрывать

Убивать - хоронить - горевать - забывать…»

Хочется встать на цыпочки: тело «само поднимается» вверх. Я всякие книжки читал, и поэтому понимаю, что это такое. Такие же движения - вверх-вниз по кресту - делали распятые на кресте. Самая известная римская казнь была основана на том же физиологическом механизме: масса тела давит на легкие, человек в неестественной позе начинает задыхаться, и подтягивается на распростертых руках, чтобы глотнуть воздуха… Впрочем, подобные позы использовали не только для казней. Один, висящий на Иггдрасиле, пронзенный копьем, «себе посвященный». Некоторые йоговские позы. Кое-что из практического оккультизма, о чем в популярных книжках не пишут… Ой, хреновато.

Янка кричит в наушниках:

«Побежал задохнулся запнулся упал

Увидал белый снег сквозь бетонный забор

Чудеса да как леший бродил по лесам

Вон из рук все бросай да кидайся к дверям

Все полы все углы подмели языки

Не разулся у входа пришел ночевать

До утра провалялся в аду да в бреду

А к утру провалился к паршивым чертям…»

Руки сами отрываются от стены. Держу гантели на чуть согнутых руках - так лучше. Иначе выроню.

«С виду ложь - с гуся кровь, побежит со щеки,

Ни пропить, ни пропеть, ни слепить черепки,

Ни крестов, ни сердец - все злодейская масть,

Убивать - хоронить - горевать - забывать…»

Начинается ломка мышц. Это не усталость, это именно что боль от того, что мышца слегка травмируется. Не боимся - это какая надо травма. Волокна срастутся, а организм, их починяючи, сожжет жир и добавит им толщины. В результате образуются правильные бицепсы… Уй…

Тихонько поскуливаю. Больно. Ничего, стерпится, а где стерпится, там и слюбится…

«Поливает дождем первородная мысль,

Размывает дорожки, - гляди, разошлись,

В темноте все в одну, все одно к одному

Не мешает другому лицу все к лицу…»

Ой, мля. Это я уже не поскуливаю, а шиплю сквозь зубы. Руки чугунные, в пальцах бегают мурашки. Стараюсь не отрываться от стены, впечатываться в нее всем телом…

«Все к лицу подлецу как родному отцу

Не рассказывай, батя, и так все пройдет

Чередой дочерей, всем раздеться - лежать

Убивать - хоронить - горевать - забывать…»

Больно. Я стараюсь не кричать.

В прошлый раз я додержал гантельки до этих самых слов. Теперь хотя бы еще один куплет…

«Побежали глаза по стволам по рядам

Покатилось лицо по камням по следам,

Безразмерной дырой укрывая траву

Насовсем позабыть - разузнать да уснуть…»

Руки дошли до такого состояния, что опустить их - с гантелями - будет больнее, чем продолжать держать.

Это и есть момент истины. Ради этого момента и делается крест. Сейчас тело живет в особом режиме - том самом, который нужен…

«Только солнечный свет на просветах пружин

Переломанный лес на проломах дверей

Несгибаемый ужас с изгибах коленей

В поклон до могил деревянным цветам…»

Все. Больше не могу. Опускаю руки.

Это самое болезненное - опустить руки, не роняя гантелей. Но так надо. Именно так и надо.

Тяжко охаю, заглушая последние аккорды. «Полноценный стон погибающего индивида», ага-ага.

Дохожу до стола. Записываю - «деревянным цветам», чтобы завтра не забыть, до какого места дошел. Пальцы не слушаются.