Александр Шленский - Вяленый пидор

Миша подошел к замызганному прилавку и попросил литровую кружку пива и сушек. Помятая, потная и злая продавщица небрежно плеснула пиво в кружку и не подала, а почти швырнула кружку Мише в руки, не глядя в лицо. Одна рука у Миши была занята сумкой, а другая – кружкой, и поэтому пакет с сушками он взял в зубы и стал устраиваться на деревянной скамейке за деревянным же, весьма ободранным столом далеко не первой свежести. Миша развернул кулек с сушками, отпил из кружки и огляделся. Прямо к его столу направлялся неверной, трясучей походкой старик в поношенном толстом пиджаке, мятой и грязной матерчатой кепке и в старческих сильных очках-линзах. Лицо его создавало такое впечатление, как будто его сняли, постирали в кипятке, потом оно высохло, смявшись и скоробившись, и его безо всякой глажки впопыхах натянули обратно на череп, причем неаккуратно и не до конца. Старик бережно держал свою кружку обеими руками, боясь расплескать хотя бы каплю драгоценной влаги.

Миша сделал еще пару глотков, с треском сломал сушку в кулаке и отправил четвертинку в рот. Его всегда удивляло, что сушка аккуратно ломалась на четыре части. Миша сперва пробовал по-разному сжимать кулак, давить сушку тремя пальцами, но добивался он всегда только того, что четыре части разломанной сушки становились менее аккуратны, трескались и крошились, но тем не менее, их всегда оставалось именно четыре. Убедившись в том, что природу невозможно изменить даже в такой малости, Миша прекратил эксперименты и покорился судьбе.

Старик медленно и осторожно поставил свою кружку на стол недалеко от Мишиной, а затем оперся обеими руками о край стола и с усилием сел. Миша делал редкие глотки, внимая вкусу напитка и прислушиваясь к ощущениям в голове. Ощущения были вполне приятные, словно мрачные предутренние сумерки сменяются славным розовым рассветом. Но кружка была выпита меньше чем на треть, и рассвет пока только брезжил чуть-чуть, обещая хороший солнечный день.

Старикан пожевал губами, поправил мутные очки, подумал, а затем вдруг жалостно наморщил свое и без того морщинистое лицо и сделал первый несмелый, вороватый глоток. Второго глотка он почему-то делать не стал. Вместо этого он еще раз поправил очки и вдруг суетливо стал шарить по карманам, вытаскивая поочередно то невероятно смятый и грязный носовой платок, то помятую жестяную коробку, то какие-то розовые таблетки, прилипающие к пальцам, то огрызок древнего карандаша. Наконец нужные предметы нашлись. Ими оказались замусоленый сигаретный бычок и спичечный коробок с ободранной этикеткой. Старик, не спеша, косо вставил бычок себе в рот и стал возиться с коробком. Коробок скрипел и побрякивал в старческих руках и отчаянно не хотел отдавать спичку: сперва он не желал открываться и подло выскальзывал из рук, а потом спичка никак не хотела идти на сожжение в одиночестве, ей хотелось прихватить с собой как минимум еще двух-трех подруг по несчастью. Наконец старик с видимым усилием вынул одну спичку и стал долго и тщательно нацеливаться ей в край коробка. Нацелившись, старик зажмурился, будто увидел кулак, летящий прямо ему в нос, и отчаянно чиркнул спичкой об коробок, косо мотнув головой. Спичечная сера с треском вспыхнула, словно раздался микроскопический выстрел. Старик аккуратно положил коробок на стол, и неторопливо поднес горящую спичку поближе к глазам.

Миша разглядывал лицо своего соседа, подсвеченное недолговечным колеблющимся пламенем спички, и это лицо с выражением страдания, застывшим в глубоких морщинах, ему кого-то мучительно напоминало, только вспомнить, кого именно, Миша не мог. Но почему-то от вида этого лица рассвет отступил во мглу, и под ложечкой немедленно обозначилась неприятная тяжесть. Миша отвел взгляд, сделал подряд пять или шесть торопливых глотков и снова украдкой посмотрел в лицо старику. На этот раз впечатление было несколько другое. Да, на лице старика несомненно отражалось страдание, но теперь Миша разглядел также, что нет в этом лице ни злобы, ни отчаяния обреченного, зато есть некая отрешенность и сосредоточенность. И эта отрешенность, эта сосредоточенность доказывали со всей несомненностью, что хотя страдание и велико, но тем не менее, оно вполне подконтрольно . Солнце, которое так неожиданно и тревожно зашло за тучи, снова высунулось краешком диска и бросило несколько лучиков. Миша немного повеселел, и его подложечная тоска нехотя отодвинулась куда-то в глубь организма, хотя совсем пропадать пока еще не собиралась.