Фил Клай: Передислокация

Мы стреляли в собак. Не по ошибке, а нарочно. Операция «Тузик» — так это у нас называлось. Я сам собачник, так что я много об этом думал.

В первый раз это вышло инстинктивно. Я услышал вскрик О’Лири «Ах ты ж!» и гляжу: тощий бурый пес лакает кровь, как воду из миски. Кровь была не американская, но все равно, пес ее лакал! Наверно, тот случай стал последней каплей — после этого мы и открыли охоту на псов.

Там-то об этом не думаешь. Там думаешь, кто сидит в следующем доме, какое у него оружие и как он собирается прикончить тебя и твоих друзей. Прочесываешь квартал за кварталом с винтовками, которые эффективно бьют больше чем на полкилометра, а расстреливаешь людей в бетонных коробках метров с пяти.

Мысли приходят потом, когда у тебя появляется время. Это ведь не то что хлоп — и попадаешь с войны прямиком в джексонвильский супермаркет [1] В Джексонвилле, штат Северная Каролина, находится тренировочный лагерь морской пехоты Лиджен (прим. пер.). . Когда нас решили вернуть обратно, то сначала отправили на базу Аль — Такаддум в пустыне, чтобы мы там, говоря по — ихнему, сняли стресс. Не знаю, что они под этим понимали — снять стресс. Мы так поняли, что это значит почаще дрочить в душе, без конца дымить сигаретами и шлепать картами. А потом нас привезли в Кувейт и посадили на рейсовый самолет, чтобы доставить домой.

Вот так. Был ты в зоне военных действий, где тебя того и гляди грохнут, а тут сидишь в бархатном кресле, глядишь вверх на маленькую дулку кондиционера и думаешь: твою мать! Меж колен у тебя винтовка, как и у остальных. У некоторых морпехов были пистолеты М-9, но штыки у всех отняли, потому как с ножами в самолет нельзя. Ребята все худые и какие-то запачканные, хоть и недавно из душа. Глаза запавшие, камуфляж драный. И вот ты сидишь, и закрываешь глаза, и думаешь.

Беда в том, что мысли у тебя не выстраиваются по порядку. Не то чтобы так: ага, я сделал то-то, потом то-то, а потом еще то-то и то-то. Стараешься думать о своем доме, и вдруг ты в доме пыток. Видишь куски тел в ящике и умственно отсталого в клетке. Он кудахтал, как курица. Голова у него усохла до размеров кокосового ореха. Не сразу вспоминаешь слова дока, что ему вводили в мозг ртуть, но и это ничего толком не объясняет.

Ты вспоминаешь, что видел в те моменты, когда чуть не погиб. Разбитый телевизор и труп мусульманина. Эйхольца в крови. Лейтенанта с рацией.

Ты видишь фотографии девочки, которые нашел в столе Кертис. На первой очаровательный иракский ребенок лет семи — восьми, босиком и в красивом белом платьице, как для первого причастия. Дальше — она же в красном платье, на высоких каблуках, сильно накрашенная. На следующем снимке — в том же платье, но косметика размазана по лицу, а у виска она держит пистолет.

Я пытался думать о другом — например, о своей жене Шерил. У нее очень светлая кожа и тоненькие черные волосики на руках. Она их стесняется, но они мягкие. Нежные.

Но думать о Шерил было как-то неловко, и я стал думать о младшем капрале Эрнандесе, капрале Смите и Эйхольце. Мы были как братья — Эйхольц и я. Однажды вместе спасли жизнь другому морпеху. А через месяц Эйхольц полез на крышу, и тут из окошка высовывается повстанец и стреляет ему в спину, когда он на полпути.

Так что я думаю об этом. И вижу того умственно отсталого, и девочку, и стену, на которой умер Эйхольц. Но вот какая штука: еще я никак не могу выбросить из головы этих гребаных собак.

Думаю я и про свою собаку тоже. Про Викса. Как мы взяли его из приюта, потому что Шерил захотела взять старого пса: их, мол, никто не берет. Как мы так и не смогли ничему его научить. Как его рвало какой-то дрянью, которую ему для начала не надо было жрать. Как он уползал весь такой виноватый, на полусогнутых, поджав хвост и опустив голову. Как через два года после приюта он стал седеть, и на морде у него появилось столько седых волос, что они выглядели как усы.

Вот так оно и было. Викс и операция «Тузик» — всю дорогу домой.

Может… не знаю, может, людей ты как-то готов убивать. Тренируешься на макетах в виде человека, ну и привыкаешь. Конечно, у нас были и мишени — собаки. Мишени «Дельта». Но они и на собак-то не похожи, еж их дери.

Вообще-то и людей убивать нелегко. Морпехи — новобранцы ведут себя так, будто приехали поиграть в Рэмбо, но это серьезное дело, это работа. Как правило. Однажды мы наткнулись на умирающего повстанца. Хрипит, дрожит, губы в пене — ясно, что хана. Ему прострелили грудь и тазовый пояс, жить осталось несколько секунд, но тут подходит наш замкомроты, достает свой боевой нож и перерезает ему горло. Говорит: «Приятно убить человека ножом». И ребята переглядываются — типа чё это он? Был бы балбес рядовой, тогда еще ладно, а от замкомроты такого как-то не ждешь.