Майк Гелприн - Маленькие

– Ребята скоро придут, – сказала Вероника и достала из серванта две рюмки, одну обычных размеров и другую величиной с напёрсток. – Но мы можем начать и без них. Наливайте, Саша. Да, кстати, можете звать меня Никой. Или Верой. Или Викой, как вам больше нравится.

Чудом не промазав мимо рюмки-напёрстка, я разлил вино. Затем произнёс маловразумительный тост и, осторожно чокнувшись с Никой-Верой-Викой, освоил Токайское. Затем в двух словах рассказал о себе. И выслушал ответную речь. Ника оказалась артисткой труппы из четырёх человек, приехавшей в Ленинград на гастроли из Риги. Квартиру на Третьей Советской труппа снимала.

– Мы путешествуем по всей стране, – сказала Ника и, улыбнувшись мне, осушила микроскопическую рюмку. – Ваше здоровье, Саша. Мы танцуем, разыгрываем пантомимы, Илья, он скоро придёт, немного фокусничает. У нас есть режиссёр, но он сейчас не с нами, остался в Латвии. Чудный человек, замечательный, собирал труппу несколько лет. Он… – Вероника замялась, – он не из наших. Но его родители, они были ростом с меня, а он вот уродился без отклонений.

Я ощутил дискомфорт. Я никак не мог привыкнуть к тому, что передо мной симпатичная, привлекательная девушка, а не ошибка и нелепый выверт природы. А теперь, когда она упомянула об отклонениях, мне стало неловко. Мучительно хотелось задать вопрос, что она думает о самой себе, но сформулировать его так, чтобы не обидеть, совершенно не удавалось.

– Не стесняйтесь, Саша, – угадав моё настроение, сказала Ника. – Вы ведь хотите спросить, считаю ли я себя нормальной, не так ли?

Я сглотнул, почувствовал, что отчаянно покраснел, и принялся мямлить нечто неразборчивое.

– Что, если мы перейдём на «ты»? – неожиданно спросила Ника. – На брудершафт – и на «ты». А потом ребята придут, – добавила она невпопад.

Ребята пришли, едва я неловко клюнул девушку в щёчку, покраснев от брудершафта и вовсе до помидорного цвета. Илья доставал мне до пояса, Боря был на пару сантиметров ниже, а Антон – ещё на пару.

Через полчаса я был на «ты» уже со всеми, затем откупорил вторую бутылку всё того же Токайского. Она быстро опустела, в основном, моими трудами, и за ней на свет божий извлекли третью.

Я не знаю, когда наступил момент, в который я почувствовал себя своим, и опьянение здесь вовсе ни при чём. Да и не было опьянения. Была весёлая и задорная дружеская трепотня обо всём на свете. О театре, о литературе, о кино. И я, рафинированный петербургский интеллигент, начитанный, нахватанный и достаточно эрудированный, вдруг понял, что уступаю в интеллектуальном плане. И ещё понял, что мне это не зазорно, а, наоборот, приятно. Потому что в физическом – уступали мне, и таким образом создавалось совершенно необыкновенное ощущение равенства и приязни.

Я перестал стесняться. Я травил нескромные анекдоты, и над ними заливисто хохотали и выдавали анекдоты в ответ, ещё более нескромные. Затем я загнул про Брежнева, который пень пнём, и выслушал про Суслова, скоммуниздившего золотую ложку из кармана Громыко. Потом с жаром спорили о творчестве Ремарка. Сошлись на том, что он – чуть ли не единственный писатель, у которого нет пиков и спадов, и все написанные им десять романов и пьеса выдержаны на одном, высочайшем уровне. От Ремарка перешли к Воннегуту, от него – к Фолкнеру, затем литература получила отставку и заговорили о театре. За ним – о музыке. К полуночи снова в ход пошли анекдоты, и Антон рассказал про говорящего попугая, доставшегося старой шлюхе. Анекдот был донельзя неприличный и настолько же смешной.

– А среди лилипуток есть шлюхи? – спросил я, утирая слёзы, выступившие от смеха.

Я осёкся. Наступила пауза, я понял, что сморозил глупость.

– Мы называем себя «маленькие», Саша, – деликатно сказала Ника и провела ладошкой по моей щеке. Я вновь покраснел и внезапно ощутил, что мне необыкновенно приятно. – Лилипутами называют нас остальные, нам не нравится это слово. Оно звучит несколько пренебрежительно. А насчёт проституток…

Ника замолчала. Я всё ещё чувствовал нежное, почти невесомое прикосновение её руки. И – я впервые подумал о ней как о женщине. До этого мне и в голову не приходила подобная мысль, а сейчас я вдруг осознал, что попросту не причислял нас с ней к одному биологическому виду, и мне стало стыдно. «Идиот», выругал я себя, она ничем не хуже девушек нормального роста. Да какое там «не хуже» – остроумная, образованная, красивая, в конце концов.

– Среди нас есть проститутки, Саша, – сказала, наконец, Ника. – К сожалению. В процентном соотношении больше, чем среди каких-либо других человеческих общностей, включая этнические. В основном, проститутками становятся девушки, у которых не только маленький рост, но и физическое уродство. Их, в отличие от нас, называют карлицами. У них нет другого способа себя прокормить.