Йожеф Лендел - Незабудки (Рассказы)

Курсы дорожных мастеров вел химик по специальности, бывший главный инженер фабрики резиновых изделий. Однако, по мнению профессора Андриана, он весьма неплохо разбирался и в геодезии, так что не было причин вмешиваться. Ему казалось курьезным, что здесь, в тюрьме, людям вздумалось осваивать новую специальность, хотя само по себе намерение, конечно же, было похвальным: лишние знания никогда не помешают.

Одни проводили время в жарких научных спорах, другие осваивали иностранные языки. В учителях и в учениках недостатка не было. Матрос поведал историю своей жизни, начавшуюся в Архангельске и продолженную в Кронштадте; пройдя фронты и заводские цеха, матрос бросил якорь в этой камере. Человек с грыжей, преподаватель литературы по специальности, пересказывал романы — с многодневными продолжениями и с такой поразительной точностью, что его с удовольствием слушали даже те, кому содержание было известно. Один молодой инженер дал полное описание «Куин Мэри» — крупнейшего в мире парохода, на котором он несколько месяцев назад совершил путешествие в Америку.

— Эта американская поездка и вменяется мне в вину, — добавил он, завершая свой рассказ. — А ведь я не напрашивался, меня послали. Перед этим проверяли, надежен ли я. И вот вам, нате… — Губы его скривились в горькой усмешке.

Люди перезнакомились, сдружились, как во время очень долгого путешествия по железной дороге. О прошлом вспоминали охотно, а о настоящем, о жизни в стенах тюрьмы, почти не говорили. Если человека одолевали мысли о жене, детях, матери или о работе, он ложился где придется и затыкал уши. Случалось, даже засыпал, если места хватало. Ведь даже на полу люди спали в четыре смены.

Но для тех, кто возвращался с допроса — измученных, истерзанных, — всегда высвобождалась целая койка. Это заключенным удалось организовать, хотя больше они ничем не могли облегчить участь своих товарищей. Скажем, создать тишину они были не в силах. Как бы ни было худо человеку, а шум вокруг не стихал ни на минуту. Актер в полный голос декламировал стихи. Рядом громко смеялись над анекдотами. Мужики вели нескончаемые разговоры о пахоте и жатве да о том, какие облака к какой погоде. Адвокат пересказывал курьезные случаи из судебной практики. Слепленные из хлеба квадратики домино со стуком впечатывались в дощатую постель и частенько рассыпались в крошки под ладонью азартного игрока.

По сравнению с остальными профессор легко переносил тюремную жизнь. Возможно, потому, что у него не было ни жены, ни детей, но главным образом потому, что хлебной пайки ему хватало, и даже кое-что перепадало соседям. Баланды в обед, утреннего пойла, именуемого чаем, и двух кусков сахара старому человеку было вполне достаточно; голода он не чувствовал.

Как только жизнь перестает ухудшаться, она вроде бы становится лучше. Один из сокамерников Андриана, лысоватый инженер, из крошечного кусочка проволоки, затачивая его о кроватную ножку и цементный пол, сделал иглу. Теперь он пытался просверлить этой иглой отверстие-ушко в другом кусочке проволоки. Андриана, который не был непоседливым или вертлявым, он просил весь день сидеть к нему спиной, чтобы надзиратель через «глазок» не заметил его трудов.

В награду он Андриану первому показал готовую иглу.

— Ну, что скажете?

— Превосходно, — с одобрением отметил профессор. — Вы и прежде конструировали приборы?

— Это как посмотреть. Я сконструировал первый в стране танк.

— Да, нешуточное дело. Жаль, что там… как бы это выразиться, в цивильной жизни мы не были знакомы. Но, впрочем, не исключено…

— Полноте, профессор, — прервал его инженер. — Оглянитесь вокруг.

— Пожалуй, вы правы…

— И постарайтесь перепроверить мои расчеты.

— Какие расчеты?

— Видите ли, плотность населения в нашей камере, груды хлебных паек, какие удается видеть у дверей других камер, когда по утрам идет раздача хлеба, затем рассказы заключенных, попавших сюда из других камер и из других тюрем, и наконец, средний срок пребывания в нашей камере — все это позволяет произвести определенные расчеты. Учитывая все доступные данные, я пришел к следующим результатам, — последовал длинный ряд цифр. — Этот контингент в среднем меняется в течение двух-трех недель. По моим подсчетам, средний срок пребывания — восемнадцать дней. Люди приходят и уходят, небольшими партиями, но изо дня в день. Другой вопрос: куда? Следующий вопрос: почему староста вот уже полгода сидит здесь? На мой взгляд, потому, что он доносчик, стукач.