Юлия Александрова - Собачий вальс (рассказы)

— Как-то очень всё по Фрейду получается, тебе не кажется? — хмыкнула я, стараясь разбавить немногословное уныние нашей с сестрой беседы.

— А думаешь, не так? — с надеждой в голосе спросила Карина и повернулась ко мне лицом, несчастная до неприличия, в глазах — печаль побитой собачонки.

Я не выдержала трагичности момента и рассмеялась в голос. Более нелепого трио обойдённых жизнью неудачниц, чем мы, трудно было представить. Мама растила нас в строгом соответствии с традиционным каноном классического женского воспитания, состоявшего из рисования, музыки и танцев: каждой — своё, потому что на весь набор из трёх предметов у нас не хватило бы времени и денег. Кристину она отдала в хореографический кружок, Карину — в художественную школу, а меня — в музыкальную. Если смешать нас троих в одном флаконе, то получилась бы идеальная барышня девятнадцатого века, которая умела бы всего понемногу: танцевать, рисовать и играть на фортепиано. Оставалось только научиться готовить и зарабатывать деньги, чтобы соответствовать веку нынешнему.

Мама просчиталась лишь в одном: у её дочерей не обнаружилось талантов в тех областях, куда она нас направила. Кристину практически сразу выгнали из кружка за полнейшую профнепригодность: сухие трескучие суставы нашей старшенькой ни в какую не хотели растягиваться и сгибаться в нужном направлении. Мамиными стараниями ей удалось просуществовать в кругу подающих надежды юных балерин несколько лет, но финал оказался предсказуемым. Вообразить Кристину, исполняющую батман, было так же сложно, как представить танцующего румбу богомола. Её грация и пластика ограничивались ровной, словно у полированного шкафа, осанкой и длинной, неподвижно вытянутой вверх, сухощавой шеей. Мои музыкальные способности оказались далеки даже от средних. Я была настолько бездарна в музыке, что в первые годы учёбы путала соль-минор с соль-мажором и до сих пор помню, как преподавательница по сольфеджио, пожилая крикливая еврейка с сорванным от многолетней учебной деятельности голосом, хрипло кричала:

— Как звучит? Грустно или весело? Если грустно, то минор, если весело, то мажор!

— Весело, — заикаясь, мямлила я в ответ.

— Почему весело? Где весело? Это?! Весело? — её лицо неумолимо приближалось, увеличиваясь как в объективе фотоаппарата, глаза, неровно подведённые чёрным, не мигая смотрели на меня, голова тряслась от возмущения.

— Грустно, — послушно соглашалась я, шевеля одними губами. Хорошо, что в музыке есть только два оттенка: мажор и минор. Были бы промежуточные, я бы никогда с ними не справилась. А так, шансы ошибиться — всего пятьдесят на пятьдесят, поэтому каждый второй раз я оказывалась права. Можно сказать, что закончила музыкальную школу вничью.

Карина была единственной из нас, кто с удовольствием посещал свою школу: ей нравилось рисовать. У неё далеко не всё получалось, но рисунок с его чёткими математическими пропорциями и перспективой давался ей неплохо. Намного позже выяснилось, что Карина плохо различает цвета и не обладает воображением, но выбор был уже сделан. Она кое-как закончила художественное училище и по совету преподавателя поступила в Академию художеств на искусствоведение. Сейчас сестра работает в двух или трёх галереях, где занимается продажами (Карина прекрасно умеет работать с цифрами). Как-то раз, в одну из наших последних встреч, она со вздохом сказала:

— Надо было мне идти в финансово-экономический. Из меня вышел бы отличный главный бухгалтер.

Я верю в печаль нашей средней сестры: Кристина больше не танцует, я вспоминаю музыкальную школу как кошмарный сон, а Карине приходится каждый день смотреть на чужие картины, которые она продаёт, а не рисует.

На следующий день с утра шёл мелкий моросящий дождик, однотонная пелена облаков растворила солнечный свет и бросила унылую тень на наши и без того невесёлые лица. Мама не сжалилась над нами, и на похороны разрешено было не ехать только Саре и Люсе. Единственными, кого не пришлось уговаривать, были Кира и Кристина: им не терпелось встретиться лицом к лицу с дядюшкой, который обещался подъехать сразу на место. Мама не стала усложнять процесс захоронения и забронировала ячейку в колумбарии того же крематория, где старую каргу полтора дня назад сожгли.

Церемония прошла гладко, без слёз и ненужных слов. Виктор Сергеевич приехал за несколько минут до начала, выкатившись из такси в сопровождении пышной блондинки с высоким шиньоном на голове и ярко-розовыми ногтями на пухлых пальчиках, перетянутых проперёк золотыми кольцами, что делало их похожими на сардельки. Я беззастенчиво принялась разглядывать новоиспечённого родственника и с первого взгляда поняла, что он мне не нравится.