Джон Апдайк: Игра с динамитом

Жена смягчилась, увидев, что он готов покорно принять ее версию.

— Миленький, ты меня не пихнул, — уступила она, — но ведь мог бы поймать, разве нет?

— Не успел, — ответил он, не вполне убежденный собственным самооправданием. По мере того как утрачивали реальность физические законы, у него постепенно пропадало сознание своей правоты. В тот вечер среди гостей была дочь жены от прежнего, почти мифического брака. Фэншоу с трудом различал детей жены и своих родных детей от предыдущего брака и путал родственников и свойственников. С этими молодыми загорелыми, энергичными, самоуверенными, ладными людьми — вполне рекламными образчиками «сегодняшнего поколения», — якобы связанными с ним родством, он был всегда вежлив, и их благовоспитанные знаки внимания ему льстили, но втайне он не верил в эту связь между ними и собой. Его родная мать несколько лет назад двое суток пролежала мертвая под лестницей, ведущей в подвал дома, где жила с его согласия одна, дряхлая и выжившая из ума. Преступный сын и отец, он, естественно, может быть и мужем-убийцей. Ясно, что в сознании его жены этот эпизод так и запечатлелся, будто он столкнул ее с лестницы, — почему бы и ему не запомнить его в таком же виде ради супружеского согласия?

В Зоологическом уголке Центрального парка изжелта-белые полярные медведи невесомо парят в холодной воде за стеклом, вода голубовато-зеленая, цвета коробки ментоловых сигарет (последний сорт, который курил Фэншоу, он считал мятный вкус целебным), и если завтра утром, когда он будет бриться, один такой мокрый медведь всплывет со дна ванны, убийственный удар его когтистой лапы будет легок, как облачко цветочной пыльцы.

Раньше все было более материальным. В среднем возрасте, как ему теперь помнится, мы куем свою судьбу из тел еще раскаленных и плавких. Однажды он повез своих детей кататься на коньках по льду замерзшей реки — извилистое русло чудесным образом преобразилось в твердую дорогу и сипло повизгивало под стальными ножами. Фэншоу стоял и разговаривал с матерью другой ватаги ребятишек, как вдруг его шестилетний сын молча, беззвучно упал к его ногам, просто ушел вниз из его поля зрения, пока он смотрел на румяные щеки, и сияющие глаза, и на белоснежную игривую улыбку Лорны Кремер. В трещинки их разговора просочилось тихое бульканье, малыш на снегу захныкал, и когда Фэншоу велел ему прекратить нытье и встать, глухой ответ «не могу» прозвучал словно бы из-подо льда.

Выяснилось, что у ребенка сломана нога. Он стоял рядом с отцом и жаловался, что замерз, и вдруг потерял равновесие, а конек попал в трещину, и при падении у мальчика хрустнула берцовая кость. Как хрупки и тонки наши растущие косточки! Когда своя жена, и та, другая женщина, и все столпившиеся вокруг дети разъяснили Фэншоу ситуацию, он поднял мальчика и, держа на руках, взобрался с ним на крутой и заснеженный берег, испытывая, помнится, чудесное чувство полноты жизни: идиллический воскресный день, внезапно упавшая поперек него тень беды, энергичный, заботливый спаситель, жмущий на газ по дороге в клинику, в отделении неотложной помощи что-то записывают, наконец появляется хирург-ортопед, бодрый, румяный, в теплой куртке с меховым капюшоном и в дутых сапогах, ребенку накладывают гипс в виде теплых мокрых лент, слезы высыхают, и теперь, даст Бог, все скоро заживет. Через детей мы соприкасаемся с трагедией, с великой тьмой, которая льнет снаружи к нашим окнам, в их бедах — наша значительность, их хрупкие жизни соскальзывают к опасному краю, за пределы узкой тропы, по которой мы научились ступать.

— Этого бы не произошло, разумеется, — сказала его первая жена, — если бы ты обращал внимание на ребенка, а не на Лорну.

— При чем тут Лорна? Она первая сообразила, что дурачок не придуривается.

— Лорна очень даже при чем, и ты это прекрасно знаешь.

— Паранойя какая-то, — сказал он ей. — Паранойя эпохи Никсона.

— Я привыкла к тому, что ты причиняешь страдания мне, но чтобы по твоей милости страдали дети, этого я не допущу, Джеф.

— Ну вот. Настоящий сумасшедший дом.

— Думаешь, я не понимаю, почему ты потащил нас всех кататься на реку, когда у Тимми и Роз вообще даже ботинок подходящих нет? Это так на тебя не похоже, ты же больше всего любишь в воскресенье валяться и читать «Таймс», и жаловаться на похмелье, и смотреть гольф по телевизору. Тебе надо было увидеться с ней. С ней или с кем-нибудь еще из их компании. Тебе уже мало встречаться по субботам? Вот и иди к ним жить, к кому-нибудь! А меня избавь. Давай уходи! Убирайся!