Элизабет Тейлор: Сестры

А он был совсем не из легких, этот визит, но оттого не менее захватывающим.

Внезапно миссис Мэйсон в своем серебристо-сером шерстяном платье показалась ему похожей на огромную семгу. Даже фигура у нее была такой же формы, как у семги: широкая и грузная в плечах, она постепенно сужалась до поразительно малюсеньких, вывернутых носками наружу ступней. Он представил себе, как бы это было, если бы он пытался вытащить ее на берег. Она требовала от него всего его искусства, всего упорства. Это было очень приятно. Теперь, когда она впустила и усадила его, ее хорошие манеры никак не могли подсказать ей никакого способа избавиться от него. В этом он был уверен. Хорошие манеры были пока что единственным обнадеживающим моментом.

— Знаете, вы действительно совсем не то, что я ожидал, — отважно, восхищенно произнес он. — Вы ведь ни капельки не похожи на сестру, правда?

А что он ожидал увидеть, это некое подобие знаменитой фотографии из собрания сочинений — похожее на беспризорника, хотя и постаревшее существо с челкой в разлет и громадными темными глазами.

В этот момент миссис Мэйсон, осторожно приподняв шляпку, словно это была корона, сняла ее; потом несколько раз прикоснулась рукой к волосам, слегка взбивая их вверх. Она не сказала: «Из нас двоих хорошенькая была я», — но, чувствуя необходимость объяснения, сказала ему то, что и так было известно всем на свете.

— У моей сестры было слабое здоровье, — сказала она. — Астма, мигрени и тому подобное. Множество явлений, которые мы сейчас называем аллергией. Я за всю жизнь никогда не болела больше двух дней подряд.

Она вспомнила, как они вечно тряслись над Мэриан с ее хрипами, рвотами, хныканьем, как она топала ногами от раздражения и отчаяния и закатывала сцены и вообще в любой момент поднимала шум.

Ему страстно хотелось заглянуть ей в душу, потому что, как он догадывался, там происходило нечто интересное. Терпение, подумал он, рассматривая ее. На ней были плотные серые чулки — чтобы скрыть разбухшие вены, подумал он. Он знал о женщинах все и начал мысленно раздевать ее. Неторопливо — он вообще ни в чем не терпел спешки — он снял с нее комбинацию персикового цвета и такие же панталоны, с трудом высвободил ее из жесткого бюстгальтера, плечики которого глубоко врезались в ее пухлые плечи, оставив неизгладимый рубец. Он не задержался даже ни на одно мгновение при виде открывшегося массивного, усеянного пятнышками тела, помятого, как ему и надлежало, после сурового заточения, со следами резинок, отпечатавшимися в верхней части ее суживающихся книзу ног. Ее пупок, наверное, доверху засыпан тальком.

— Это было так давно, я не желаю вспоминать об этом, — сказала она просто.

— У вас нет каких-нибудь фотографий, летних снимков, скажем? Я обожаю смотреть старые фотографии.

Наверху была целая коробка с фотографиями — выцветшими, цвета сепии, группами, где они то плещутся в воде, подоткнув подолы за короткие шаровары, то устраивают пикник — сидят с сэндвичами в руках, а ноги не в фокусе. Ее отец, приходской священник, сам проявил и отпечатал эти фотографии, и они плохо сохранились.

— Я не желаю жить в прошлом, — всего и сказала она ему в ответ.

— Вы были близки с Мэриан?

— Мы были сестры, — сказала она сухо.

— И вы поддерживали с ней отношения? Вам, наверное, доставляло удовольствие греться в отраженных лучах ее славы.

Он знал, что они не поддерживали отношений, а теперь убедился и в том, что она совсем не грелась в этих лучах.

— Как вам, несомненно, известно, она уехала в Париж.

И слава богу, рассуждала всегда миссис Мэйсон, что она действительно уехала в Париж, а сама она вышла замуж и смогла переменить фамилию. Мэриан умерла до войны, еще совсем молодой. Это случилось в тот год, когда мистер Мэйсон занимал должность мэра. Они тогда никому не сказали об этом.

— Вы когда-нибудь встречали Годвина? Или кого-то из ее окружения?

— Конечно, нет. Мой муж не потерпел бы их в нашем доме.

Молодой человек утвердительно кивнул.

О, эта ужасная свора. Ей было стыдно уже оттого, что один из представителей другого пола, человек ей совсем незнакомый, заговорил о ней. Она стеснялась говорить о ней со своим собственным мужем, который проявлял удивительную доброту и терпимость во всем, что касалось Мэриан. Но эта беспутная жизнь в Париже в тридцатые годы! Ее сестра жила с этим человеком, Годвином, или то с одним, то с другим из ее окружения. Они все там переходили от одного к другому; иногда — она так сдавила свои руки, что кольца больно врезались ей в пальцы — к другим того же пола. Она знала про это, весь мир про это знал; ее друзья, несомненно, тоже знали, только не такая это вещь, чтобы они стали ее обсуждать. Об этой парижской толпе, как называла ее про себя миссис Мэйсон, писались книги; была выпущена их переписка. Годвина, художницы Миранды Браун, американца Гранта Опи, который писал непристойные книги, и еще многих других. Все это были одиозные фигуры — такими словами называла их миссис Мэйсон.