Видиадхар Сураджпрасад В.С. Найпол - Мистер Стоун и «Рыцари-сподвижники» (отрывок)

Через несколько минут, может, пять, а может, десять, он вспомнил. Это же крысы едят сыр. Кошки едят что-то другое. Он включил всюду свет, закрыл входную дверь и разжег камин.

Ровно через неделю, двадцать первого декабря, м-р Стоун, как он делал всегда в это время года, отправился на обед к Томлинсонам. Они учились с Тони Томлинсоном в учительском колледже, и хотя их пути потом разошлись, дружба их ежегодно возобновлялась таким образом. Томлинсон остался работать в системе просвещения, и был довольно важной фигурой в местном совете. От засвидетельствования чужих отпечатанных или скопированных подписей он поднялся до того, что теперь другие заверяли его подписи, которые сейчас непременно сопровождались буквами Т.Д. [1] Медаль за службу в территориальных войсках. Когда эти буквы появились впервые, м-р Стоун отважился высказать на одном из таких ежегодных обедов предположение, что Томлинсон стал доктором либо теологии, либо богословия, но Томлинсон так серьезно относился к своему заслуженному им знаку отличия что на следующий год шутка не была повторена.

Почетные гости ежегодно менялись, и, приглашая м-ра Стоуна по телефону, Томлинсон непременно напоминал ему, что, ежели он придет, он сможет завязать несколько полезных контактов. М-р Стоун считал, что и для него, и для Томлинсона время полезных контактов миновало, но несмотря на возраст и продвижение, которое наверняка превзошло все его надежды, терзаемый честолюбием Томлинсон никак не мог угомониться, доставляя м-ру Стоуну удовольствие наблюдать его «в деле».

Однако явившись на обед в этот год, м-р Стоун обнаружил, что слова Томлинсона насчет «контактов» были всего лишь делом привычки и что не было никого, от кого Томлинсон не отставал бы ни на шаг и чьим бы словам вторил — центром внимания, зачинщицей всех разговоров была миссис Спрингер.

В своих гранатах, темно-красном муаровом платье с глубоким вырезом и юбкой с мягкими складками и в шитой золотом неплохо сохранившейся кашмирской шали, миссис Спрингер, которой уже перевалило за пятьдесят, выглядела ослепительно. Ее манеры однако не соответствовали ее наряду и не столько в силу мужеподобия, которого она добивалась, сколько в силу старательно вымуштрованной неженственности. Своим глубоким голосом и дикцией она напоминала одну известную актрису. Собираясь сострить, она всякий раз судорожно выпрямляла в струнку верхнюю половину тела и так же стремительно поникала в конце одной из своих маленьких речей, слегка расставив колени в стороны и уронив костлявую руку в образовавшуюся на юбке ложбину, так что и старомодные украшения и платье безупречного покроя, по виду однако ж скорее служившее футляром для ее тела, нежели сидевшее на нем, казались чем-то существующим совершенно независимо от их владелицы.

К приходу м-ра Стоуна она уже завоевала репутацию остроумной особы. Стоило ей начать говорить, как тут же появлялись улыбки. Как видно, Грейс Томлинсон выступала в роли организатора приветствий, выполняя при миссис Спрингер, ее подруге, как установил м-р Стоун, то, что в минувшие годы делал Томлинсон при своих «контактах».

Разговор шел о цветах. Кто-то выразил восхищение проделанной Грейс аранжировкой цветов, которая, включая небольшой букетик, приколотый к ее платью, и праздничное убранство комнат, явилась результатом посещения кратковременных курсов в школе им. Констанс Спрай в Сент-Джонс Вуд.

— Единственный цветок, который нравится мне, — сказала миссис Спрингер, врезаясь в хор невнятных одобрений, — это цветная капуста.

Грейс рассмеялась. Все одобрительно рассмеялись, и миссис Спрингер, осев на своем месте и раскачиваясь из стороны в сторону как бы внутри своего платья, раздвинула колени и проворно поправила юбку, придав ей вид пологой долины. Кривая улыбка, игравшая на ее лице, подчеркивала квадратную форму ее челюсти.

И так, сокрушая безмолвие и сомнение, заглушая неясное бормотание, она приковала их всех.

Разговор перешел на спектакли, которые они видели в последнее время. До сего момента, за исключением отдельных громогласных «М-м-м», которые могли означать все, что угодно, Томлинсон хранил молчание. На его худом, длинном лице застыло еще более страдальческое выражение, чем всегда, его взор был еще больше исполнен тревоги, словно без своего «контакта» он чувствовал себя потерянным. Сейчас он стремился поднять дискуссию, которая уже скатилась к простому обмену названиями, на высокий интеллектуальный уровень. Он сообщил, что был на «Рифифи», собственно, пошел на него по рекомендации одного важного человека.