Надежда Нелидова: Бумеранг

Своего хлеба в Грузии нет, мука завозная. Буханку в больничной кухне резали тонко, аж просвечивало. Я посмотрел, аж восхитился: «Ребят, говорю, как это вы ухитряетесь резать тоньше газеты, через лампочку просвечивает! Вы хоть пару-тройку кусков давайте, с голоду же загибаемся». – «Положено один!»

Пошёл курить в закуток, там пацан лет восьми поджидает кого-то. Выходит из кухни женщина, раз – ему буханки в сумку вывернула, а сумка большая. Он с той сумкой домой побежал.

В 93 году собрался в Россию. У меня в средней полосе сожительница была, армянка. В Тифлисе (там, если скажешь: Тбилиси – запросто можно и по морде схлопотать) сунулся насчёт паспорта. Задержали, до выяснения личности в спецприемнике пять месяцев вшей кормил. Сделали запрос домой, приходит ответ: «Он мертвый». – «Как мертвый, вот ведь человек, все данные сходятся». Отпустили всё же. Приехал в Россию. Сожительница устроила в хозяйство без документа – рабочие руки в селе всегда нужны.

Люди сначала плохо приняли, «иммигрантом» окрестили. Говорю: «Какой иммигрант, беженец я». От войны бежал, столько пережил. За работу в последнее время не деньгами – расплачивались каменным сухарем («колонку встретишь – размочишь»). Ничего, своим признали. Ремонтировал транспортеры на фермах по локоть в навозе, работал трактористом, комбайнером, экскаваторщиком.

Поехал в область, восстанавливаться в паспортный стол. «Езжайте туда, где в справке ваш адрес написан». В Грузию то есть. Заглохло на этом. Но подсказали: «Через два года, если будет своя жилплощадь, выдадим паспорт». Ну ладно. Проходит два года, колхоз мне дал под жильё бывший магазин. Снова поехал к паспортистам. «О! Поезд ушел!» Отказали мне. Прошло еще года три, дело подходит к пенсии. Хоть бы минималку получать. Опять пошёл насчет паспорта. Говорят, обращайся в суд. На кого обращаться-то, на себя самого?! – «Идите, не мешайте работать».

«Колобок, колобок…» Это про меня. Ни медведю, ни волку в зубы не попал. А лисой, как оказалось – «Хоп!» – старость поджидала, немощь. Если бы не старшая дочка Катя… Приехала она – стал живой. Не приехала бы – мертвый оставался. Всё это время меня искала, не верила в мою смерть: «Папка живой».

Написала начальнику областного ОВД, тот по своим каналам дал директиву: искать. А как найдёшь, если паспорта нет, я нигде не прописан? Получила ответ: такого здесь не проживает. А она не успокаивалась, искала. И нашла. Стал я переписываться с ней и самой младшей дочкой. «Поехали домой, папа».

Вернулся благодаря дочкам: они приехали, забрали. Уговорили маму, жену мою, значит, меня принять. Она – простила – не простила, женской большой души не объять – приняла обратно. Если честно, тяжеловато живём. Сейчас, вроде, понемножку отходит.

Спросите: как я мог оставить жену с пятью маленькими детьми на руках? Дело молодое было. Мне, понятно, женщина нужна. Она доярка (я только сейчас, в годах, понял, какой это каторжный, изматывающий труд). Устаёт, дети малы, да и огород большой, хозяйство. Придёт с работы в десятом часу вечера, утром в четыре вставать. Я к ней под бок, а она: «Я спать хочу». Обидно. Что мне, налево идти? – Иди, говорит. Ты и так за порог одной ногой шагнул – уже холостяк. Распри пошли. Ушёл. Потом вернулся. Потом совсем уехал. На 26 лет.

Пока носило меня по стране, сестрёнка – мышка серая – в Подмосковье втихаря родительский дом продала, все деньги присвоила. Ну и байдуже, кабы я денег не имел. На асфальтовом заводе в месяц шестьсот рублей получал старыми деньгами. Их не каждый в год тогда зарабатывал. Что ж… Я не скрываю: не святой. Бывало, ляжешь спать после получки, проснёшься – в кармане пусто.

– «А вы жене деньгами помогали?» – «Нет… Что нет, то нет». – «А алименты платили?» – «И алименты не платил» – «Да… Повезло вам с дочками. Не дочери у вас – золото». – «Это так. Насчет детей повезло, обиды не держат. И еще что скажу: старшая дочь Катя, Катюша, палочка-выручалочка моя, мне ведь не родная. А роднее всех. Когда она за мной приехала, никто не верил: не может такого быть. А как подтвердилось, шары выкатили: вот это да-а-а! Она мне и паспорт помогла выправить.

От младшей дочки первое письмо получил, она писала: «Папа! Мне даже это слово незнакомое…» Я уезжал, ей пяти лет не было. Лепетала: «Когда приедешь?» – «Когда зубики вырастут»…

Если бы заново жизнь начал, по-другому бы её прожил, это точно. Никуда бы не уехал. Может, и ходил бы, да недалеко от родного места. Здесь моя родина, самые родные люди.