Надежда Нелидова: Собачья старость

Карл рос прелестным мальчуганом, и ему минуло три года, когда, наконец, я смогла оставить его у тети, доброй фрау Мейнер, и поехала к мужу. На окраине города Эрвин снял для меня квартирку, там на окне стоял горшок с цветком. И там проросла травка, и я хотела выполоть ее, но Эрвин взял меня за руку и не дал этого сделать, Он сказал так: «Не делай этого, дорогая. Травка тоже хочет расти, она не знает, что она всего лишь травка, а не цветок». Так он сказал.

Тут постучалась и просунула в дверь гладко причесанную головку горничная, спрашивая, что требовалось госпоже.

– Крепко спите, моя милая, вам не за то платят жалованье, – выговорила ей фрау Б-р. (В каком романе мне встречалась эта фраза?) – Будьте любезны, поднимитесь в семь тысяч шестьдесят вторую к господину Н. и возьмите у него таблетки. Скажите: те таблетки, которые фрау принимает после двух часов.

– Так вот, – продолжала она, – когда я приехала, Эрвин на крыльях любви прилетел ко мне и сказал, что возьмет машину и повезет меня в сосновый лес, где воздух будет полезен для меня и где неподалеку есть бомбоубежище на случай налета. Но я горько заплакала, потому что муж мой был большой аккуратист и всегда тщательно следил за собою, а теперь у него носовой платок был зелен от долгого употребления. Я постирала платок, и мы поехали на машине.

За городом пахло медом и нагретой смолой, но ветер доносил какой-то химический запах, от которого покалывало в носу. Вдали виднелись низенькие, крашенные в белый цвет домики – точно такие домики стояли на ферме у моего дяди… Мы проезжали мимо машины с грузом, закрытым брезентом. Ветер отогнул угол брезента, и я увидела голые ноги. Мертвый человек смотрел на меня полураскрытыми глазами и улыбался мне полоской зубов между губ. Грубая куртка на нем была жесткая и топорщилась из-за крови. Машины шумели, и невозможно было услышать человеческого голоса. И я пристально смотрела, как шевелятся губы Эрвина, который что-то мне говорил, но ничего не слышала!

Эрвин увез меня в наш домик, но я болела. И он не мог любить меня. Я поехала домой.

Вскоре печальное известие постучалось в мою дверь: моего дорогого Эрвина не было больше в живых! Я упала и умерла, но малютка Карл залепетал возле меня, и я ожила. У меня хватило сил только на то, чтобы лечь и вытянуться в постели. Пробило два часа ночи, я лежала с открытыми глазами. Я встала и пошла к комоду за таблетками. Свет я не включала, так как знала наизусть, в каком порядке лежат лекарства. Когда я выдвигала ящик, услышала какой-то звук и задержала руку на ящике, прислушиваясь.

От входной двери кто-то прошел через прихожую и остановился у двери, ведущей в спальную. Минуту я стояла, оборотив голову к двери. В комнате стоял человек, в темноте белели улыбающиеся зубы!

Вскрикнув, бросилась я к постели, в темноте больно обо что-то ударилась и упала в постель. Я закуталась с головой в одеяло, задыхалась и с разрывающимся сердцем ожидала, что одеяло вот-вот поползет с меня.

…Прошло немало времени, прежде чем мне удалось внушить себе, что несомненно, ну конечно же, все мне только почудилось. За окном прозвенел дежурный трамвай, слышался шорох одиноких ночных автомобилей, отражения от их фар маленькими прожекторами скользили по комнате. В углу ровно дышал маленький Карл, и я из-за боязливо приподнятого одеяла видела его нежную белокурую головку на подушке. Как я могла предать его, забыть о нем?!

Под утро я уснула, но лучше бы мне было не засыпать. После этой ночи он стал являться ко мне еженощно, как добронравный супруг к своей жене.

Мне снилась квартирка с цветком на подоконнике. На полу, длинно вытянувшись, лежит он. У него большие голые ноги, и на нем грубая куртка в пятнах, как от бурой масляной краски. И мухи – откуда их столько взялись в комнате? – жужжат и бьются о стекла так, что не слышно человеческого голоса.

Мне говорят: «Ты должна исполнить супружеский долг». Я кричу что есть сил: «Но он мертв!» Но меня не слышно из-за жужжащих мух. И вот все куда-то деваются, и мухи смолкают. Дверь оказывается закрытой снаружи – я убеждаюсь в этом, пытаясь выбраться из страшного места. Я остаюсь наедине с ним. Вот я лежу в пальто в дальнем углу. Зуб не попадает у меня на зуб от страха и холода в давно не топленной квартире. Я покорно жду уготованной мне чудовищной участи, какой не знала до меня ни одна женщина на Земле.

Повернув голову к окну, я вижу, как мирно гаснут окошки в соседних домиках. Городок погружается в сон. Я лежу и громко молюсь Богу. Из угла, где лежит он, доносится похрапывание. Волосы шевелятся на моей голове.