Алексей Бородкин - Трава по пояс

Вагон дважды дёрнуло (будто толкнули в плечо), в колёсных парах что-то захрустело, на перроне ойкнула шальная баба, и поезд тронулся.

"Вот и замечательно!" – Николай Сергеевич потянулся и зевнул. Настроение его немедленно взметнулось. Подумал, что теперь можно расслабиться – купе досталось ему одному.

В "люксах" непринято ездить поодиночке, это слишком дорогое удовольствие, впрочем…

"Быть может, человек опоздал или заболел, – размышлял Николай Сергеевич над природой своего блаженного одиночества. – Забронировал билет, а выкупить забыл, или застрял в пробке, или… да мало ли вариантов? Попал под машину, наконец. Кто застрахован?"

Мысль о возможном увечье неприятно царапнула, однако и она рассматривалась сквозь розовое стекло "единоличного обладания территорией", а потому… не очень потревожила.

Главное, что теперь два дня пути можно будет чувствовать себя человеком. Без оглядки на какого-то там соседа. Без фальшивых "здрасьте-пожалуйста, очень рад!", без глупых "а как вы считаете?" и без унизительных "я вас не потревожу?"

Первым делом Николай Сергеевич переоделся в домашнее: скинул костюм, накинул халат и сунул ноги в тапки. Волнительно-неожиданно было увидеть свои голые (покрытые густым ворсом) ноги в вагонном интерьере.

Потом вынул из саквояжа диск с любимой музыкой, вложил в стереосистему. Зазвучал скрипичный концерт Вивальди. Дирижируя указательным пальцем, Николай Сергеевич откупорил бутылочку коньяка и плеснул в гранёный стакан (хозяйский, железнодорожный) на полпальца.

И хотя хрустальный особый, для таких случаев предназначенный, бокал лежал в саквояже, доставать его не стал. Появлялся особый шарм пить элитную французскую "карболку" из гранёного красноармейского лафетника.

Пригубив, Николай Сергеевич лёг на кровать и закрыл глаза. Блаженство накрыло волной, растеклось по всем жилочкам организма от макушки до пят: "Вот так бы и лежал всю жизнь… лепота!"

Ручка двери истерично запрыгала, но не поддалась, кто-то зычно матернулся с той стороны и надавил сильнее. Радостно взвизгнула девица. Через пару секунд возни и борьбы с замком, в купе вошел незнакомец.

Вместе с ним ворвались запахи табака, трёхдневной (как минимум) пьянки и чего-то ещё. Чего-то знакомого, трепетного, но запретного и порочного.

"Быдло! – презрительно подумал Николай Сергеевич, оглядев незнакомца. – Помесь попа и его работника Балды"

Ростом и могучим сложением пассажир, действительно, напоминал хлебопашца Балду. Длинными волосами и спутанной бородой – служителя культа.

– Здорово, папаша! – незнакомец протянул ладонь для рукопожатия. Ладонь напоминала размерами лопату. – Ты чьих будешь?

Вопрос был с неприятным намёком, да и всё поведение незнакомца – сказать откровенно – отдавало хамовшиной.

– Билет покажите! – ледяным голосом потребовал Николай Сергеевич. Поданную руку он, естественно, проигнорировал.

– Да я это! – хохотнул новенький. – Неужели не веришь? Моё место. Просто опоздал… с мужиками в тамбуре раздавили пузырёк, с мороза. – Пришелец стал рыться в карманах, отыскивая билет. – На посошок дюбнули водочки, вот я и задержался… Да где он, черти его раздери?.. неужели потерял? Незадача!

Повисла неприятная пауза, и её напряжение с каждой секундой возрастало. Такое бывает в грозу, когда воздух вдруг делается густым и вязким, совершенно очевидно, что сейчас блеснёт молния – разорвёт небо в клочья.

Незнакомец хмыкнул и прекратил поиски.

– А ты кто, собственно, такой, чтобы я тебе билет показывал? – Вопрос не лишенный оснований. – Стюард нашего трансатлантического судна? Или, быть может, проводник? – Глаза сощурились. – На худой конец, полупроводник?

Николай Сергеевич почувствовал, как в душе его возгорается лютая жгучая ненависть. Он молча встал и пошел за проводницей. "Сейчас ты узнаешь, кто я такой!" – мелькнуло в голове.

Поход закончился быстро и неприятно. Можно сказать позорно.

Пришла проводница, новый пассажир изящно чмокнул её в щечку, играючи подарил плитку шоколада и предъявил билет.

– Шутка. Разыграл я тебя! – Попутчик толкнул Николая Сергеевича пузом. – Ты чего такой серьёзный, а? Как на поминках? – Последнее слово он произнёс с ударением на "о", ласково, напевно.

Проводница ушла (метнув в Николая Сергеевича презрительный взгляд). Новый сосед закинул наверх свой баул, переоделся и сел за столик, испросив для себя стакан чаю. Всё это он проделал естественно и непринуждённо, как будто не было конфликта и злобы Николая Сергеевича.