Вячеслав Дёгтев: Тесные врата

Весь день — особые случаи…

Зависания, перехлесты, обрывы строп и подвесных систем, спуск на двух куполах (когда нечаянно раскрывается запасной парашют), приводнения, приземления на крыши, на провода, на лес, на овраги… Чего только не наслушались! На перекурах тягостно молчали — слышно было, как жужжали осы, не поделя никак валявшийся под скамейкой леденец, — воротили друг от друга глаза, сплевывали под ноги, в мелкую как цемент белесую пыль, перемешанную с окурками и горелыми спичками; кто-то попытался травануть анекдот — не поддержали, не расшатались (анекдот, правда, был «бородатый»).

— Ну, чего нос повесил? — деланно шутливо толкнул Вадик Игоря в бок.

— Чего? Я — ничего. А ты?

— Да я тоже — ничего…

— Поговорили… — криво улыбнулся Игорь, стреляя окурком в урну.

Глядя под ноги, осунувшийся, ставший будто меньше ростом, Леха Гарик заговорил вдруг тихим, раздумчивым, для него непривычным, голосом:

— Как-то не задумывался эти дни… Прыгать так прыгать — прыгают же люди… А сегодня как наслушался… — Леха погладил себя по груди, по шее. — Тоска…

Какое-то ожесточение появилось у Вадика к Лехе после его слов и даже, может, злорадство, — не я один боюсь, другим, похоже, еще страшнее. И от этого появилось сознание своей силы: я хоть, по крайней мере, не ною.

— Тоска — так откажись, — сказал он жестко, сам себе удивляясь, — чего нам душу травить?..

Леха недоуменно посмотрел на Вадика выпуклыми влажными глазами, ставшими темно-ореховыми, поспешно опустил их, буркнул:

— Сам-то уверен, что прыгнешь?

— Уверен! — сказал Вадик (видно, бес какой-то в него вселился) и тут же себя одернул: не надо бы давать таких обещаний — мало ли что, но бес за него повторил: — Прыгну!

— Посмотрим…

Перекур кончился. Палыванч звал заниматься. Когда поднимались с лавок, кто-то бросил — то ли шутливо, то ли всерьез:

— Ну, пойдем дальше слушать страшные истории…

После обеда отрабатывали действия в особых случаях, учились резать стропы, выбрасывать запасной парашют при частичном отказе основного… Да, это были не бирюльки, это была серьезная мужская работа.

— Чего-то Гарика не слышно, — с презрительной жалостной улыбкой сказал Палыванч.

— Да что-то раздумался я, — отозвался Леха. — Фантазия, знаете, нашла…

— А ты ее, фантазию, в кулак. Да зажми. Ты же мужик. И вы все — тоже… Сейчас самый ответственный период. Крепитесь…

Вадик покорил себя за то, что обидел Леху.

Этим вечером Леха не пел и не играл на гитаре, никто не дурачился и не травил. В казарме впервые за четверо суток было тихо. Спать легли рано, еще до отбоя, но уснуть никто не мог. Лежали, смотрели в потолок или ворочались, давя в себе вздохи… Назавтра, после обеда, назначены были прыжки.

Утром повели на медосмотр. Утро было обычное, тихое и жаркое, и не верилось, что сегодня может произойти что-то необычное. И неожиданно пришла Вадику мысль, что для них этот день — поворотный, для всех остальных он ничем не примечательный. И от того, прыгнет он или нет, в мире ровным счетом ничего не изменится; изменится лишь в нем самом…

Доктор сказал Лехе сожалеюще:

— Что-то пульс у вас частит, молодой человек. Да и давление неважное…

— Да? — оживленно, с плохо скрытой надеждой произнес Леха и напрягся, ожидая решения.

— Ничего, на старте проверим еще раз, может, нормализуется.

Леха с трудом скрыл разочарование.

Когда выходили из медчасти, кто-то пробурчал:

— Пижон этот Гарик. А поначалу такой делапут был…

Леха слышал эту реплику и не сказал ни слова в ответ, даже не повернулся. А Вадик опять упрекнул себя за преждевременные обещания — «Прыгну! Прыгну!» — а вдруг да нет?! Что тогда?..

После завтрака прыгали с тренажера — двухметрового дощатого сооружения, похожего одновременно и на ящик, и на крыльцо; потом Палыванч распустил их — «Отдыхайте», — а сам куда-то исчез. Ребята разбрелись кто куда, слонялись, курили, молчали. Несколько человек, собравшись в курилке, невесело, как-то полусонно, переговаривались, нервно смеясь… Перед обедом приехали на грузовике спортсмены, стали грузить из склада свои парашюты.

Вадик томился. И так хотелось поскорее избавиться от этого липкого, сковывающего чувства; было состояние, как перед экзаменами, — хотелось поскорее предстать перед экзаменатором, а там будь что будет.

Но события шли своим чередом, без спешки. Ребят сводили на обед — аппетита не было ни у кого, — потом заставили грузить парашюты, привели на аэродром, опять стали повторять особые случаи. (Черт бы их побрал, эти особые случаи!) Еще раз смерили давление и пульс. Допустили всех, и Леху тоже. Разбили на три взлета. Вадик попал в первый взлет. «Хорошо, хоть в этом повезло. Не ждать». Ждать уже не было сил…