Алексей Будищев - Хам

По скату оврага сбежала молодая белокурая девушка; скат был зеленый, шелковистый, издававший сильный запах богородской травы и мяты. Девушка на минуту остановилась, огляделась и пошла руслом оврага. Ранней весною, в ростепель, этим оврагом бежит лесная вода, и русло его затащило песком, а берега изрыло. Ноги девушки вязли в песке; она слегка щурила от солнышка карие глаза и играла нарядным зонтиком. Было утро, и солнце щедро заливало крутой скат оврага, нагревало золотистый песок и назойливо целовало щеки и шею молодой девушки; в её светло-русых волосах сверкали золотые блестки; серое холстинковое платье плотно обтягивало её высокую и сильную фигуру. Овраг делал крутой поворот; группа старых, развесистых ветел стояла, кидая тень, по берегу оврага; цепкие кусты бобовника сбегали по скату. Здесь было прохладнее, и девушке не приходилось щуриться от солнца. Она остановилась под одной из ветел и, уронив зонтик, села на траву. Она была спокойна; здесь ее не увидят ни с поля, ни с проезжей дороги, огибавшей овраг, ни из усадьбы. Девушка вздохнула; её свежее красивого овала лицо слегка покраснело от ходьбы. Она осмотрелась, нет ли поблизости муравейника, свистнула, плохо подражая крику перепела, и улыбнулась. В ответ ей из кустов бобовника чирикнула какая-то птица; зеленая ящерица, гревшаяся на обнаженном корне старой ветлы, испуганно юркнула в трещину; тихий ветерок шевельнул листьями ветел, зашуршал низкорослыми кустами бобовника и тронул золотистые волосы девушки. Это вышло так смешно, что девушка улыбнулась снова.

«Чего это они все откликаются мне, – подумала, она: – и птица, и ветер, и бобовник!»

Девушка встрепенулась: ей послышались чьи-то шаги, она поправила слегка взбудораженные ветерком волосы и, прищурив карие глаза, смотрела туда, где овраг делал крутой поворот. Шаги приближались, и вскоре в русле оврага показался молодой человек; он сразу увидел девушку и просиял всем лицом.

– Здравствуйте, Наталья Николавна, – крикнул он, сверкая глазами, – простите, я опоздал, на пашне задержали; плуг один поломался, так пришлось в роли механика выступить!

Девушка поднялась и тоже вся улыбалась. Они поздоровались, сияя улыбками и долго пожимая друг другу руки. Девушка засмеялась и сказала:

– А я думала, Андрей Сергеич, что вы не придете: вы запоздали на целых десять минут.

Девушка улыбнулась счастливой улыбкой, слегка покраснела и добавила:

– Шутка ли, на десять минут! Прежде этого с вами не случалось, как будто!

Андрей Сергеич снова пожал маленькую руку девушки. Вся его тонкая и подвижная фигура так и дышала счастьем.

– Не гневайтесь, моя несравненная, – заговорил он радостно, – к сожалению, не всегда можно располагать своим временем. Ведь теперь время-то какое рабочее! Присядемте, впрочем, – добавил он тем же счастливым голосом, – а то у меня от усталости даже в коленях ломит.

Он бросил палку и опустился на траву. Наталья Николавна последовала его примеру. Несколько минут они сидели молча, улыбаясь и любовно рассматривая друг друга, точно они не видались целые годы.

В овраге было тихо; только слышно было, как гудели пчелы над цветами мяты и богородской травы. Молодой человек придвинулся к девушке и взял её руку.

– Как наши дела? – спросил он молодую девушку и сразу стал задумчивым. – Неужели на точке замерзания?

Наталья Николавна потупила глаза.

– Хуже того, Андрей Сергеич! Я говорила с батюшкой, но он не хочет и слышать о нашей свадьбе. Я не знаю, за что он так ненавидит вас. Он даже вашего имени не может слышать без раздражения! представьте себе!

Девушка вздохнула. Андрей Сергеич возбуждённо пожал плечами.

– Я и сам не понимаю этого, Наталья Николавна, положительно и ума не приложу. Старик, очевидно, имеет против меня зуб, а за что – одному Богу известно!

Он помолчал несколько минут и продолжал:

– Кажется, Наталья Николавна, легальным путем мы никогда ничего не добьемся; надо действовать как-нибудь иначе! Я уже говорил вам, давайте, повенчаемся тайком. Мы никогда не сломим упрямство старика, он упрям, как я не знаю кто!

Андрей Сергеич как будто начинал раздражаться.

– Скажите, пожалуйста, почему мы обязаны вот именно слушаться его и страдать, когда он не может привести ни одного разумного довода? Почему? Ведь это деспотизм, это я не знаю, что такое! Затвердил, как сорока про Якова: «Вы не пара, вы не пара!» – точно нам не лучше знать, пара ли мы или нет, черт возьми, извините за выражение; я раздражен, у меня в этом году ничего не клеится, и гречиху придется второй раз пропалывать! Ах, черт возьми! – сердито вырвалось у него.