Несахар - Колючки иголки

Закончив завтракать, направилась в комнату, где стоял сверток. Стала разворачивать и доставать детали разобранного оружия. Их не так уж и много было, да и на память она не жаловалась и как будто под чутким присмотром мужа стала собирать, и в руке появилось охотничья двустволка. В последний раз засунула руку в мешок и вытащила коробку с патронами. Без малейшей заминки зарядила и положила ружье на диван. Сама же направилась в прихожую, где в шкафу лежала огромная сумка, в каких раньше рыночные торгаши товар возили. Она и себе такую купила, когда сын учился, вещи ему в ней отправляла. Потом всё хотелось от неё избавиться, да забывала. Так она и лежала, а теперь вот пригодилась.

В неё она осторожно положила ружьё и поставила у входной двери. Сама же потихоньку стала одеваться, доставая из шифоньера свои праздничные наряды. Словно молоденькая, долго крутилась перед зеркалом, рассматривая себя в очередном платье или костюме, наконец определилась и, довольная, отошла.

Вся такая красивая и заметная вышла из дома, держа в руке эту сумку. В длинной норковой шубе, которую подарил сын, на руке – дорогой золотой браслет, который тоже подарил ей сын. На секундочку встала. Был воскресный день, его середина, падал лёгкий снежок, ночной мороз спал и на улице было очень много людей. Она сделала шаг и вспомнила, что так и забыла наклеить кусочки лейкопластыря на скользкие подошвы сапог. – Но ничего, мне тут недолго идти, доберусь потихонечку, – и пошла. По дороге иногда встречались знакомые, здоровались, – некогда, некогда, тороплюсь, – очень звонким голосом, пресекая попытки постоять и поговорить, отвечала она. И продолжала свой путь.

Подошла, отдышалась и стала ждать. Сколько это было по времени, она не запомнила. Дождалась, и он появился. С такой же дерзкой и наглой ухмылочкой, демонстративно встал, закурил и уставился на неё взглядом победителя. Он не ожидал такой резвости от этой старой женщины и не смог понять, как в одно мгновение дуло ружья упёрлось ему в живот. А потом мгновенный выстрел. Громкий, как раскат грома, и точный. Ведь стреляла в упор, да и не в банки на болоте. С обоих стволов, залпом, как сказали потом криминалисты.

Кто-то закричит: «Убили! Стреляют!». А она отвернётся от убитого и будет продолжать стоять, сжимая в руках ружьё. Потом сделает несколько шагов, не обращая внимание на суету и шум за спиной, и станет любоваться падающим снегом. Огромные, пушистые, красивые снежинки не падали, а именно ложились под ноги. Не так часто можно увидеть такую картину. – Ну вот и всё, хороший мой, первый суд состоялся и мы выиграли, – мысленно обратилась она к своему сыну.

Под вой сирены подъедет полицейская машина и молоденький сержантик с автоматом в руке, начнёт кричать, чтобы она бросила оружие. Она попытается развернуться в его сторону и тут… Всё-таки плохо, а может и хорошо, что она не успела наклеить лейкопластырь, – поскользнется и начнёт падать. Служивый, решив, что она сейчас вновь начнёт стрелять, испугается и нажмёт на курок. Пули войдут в неё кучно, не оставив ни малейшего шанса, из рук выскользнет ружьё и она… не рухнет, как памятник с пьедестала, а осторожненько, словно сильно устала и силы закончились, приляжет. Голова откинется.

… А зверей-то убивать со всем не страшно, – это последнее, что пронесется у неё в голове… И глаза закроются.

Толпа ротозеев соберётся не маленькая. Не каждый день такое случается. Сотрудники органов внутренних дел отодвинут, конечно, их подальше, но никто расходиться не будет. Подъедет практически и всё руководство местной полиции, встанут в сторонке и о чём-то будут говорить, размахивая руками и делая умные лица. Оперативники в штатском начнут сновать в толпе, разыскивая свидетелей и очевидцев произошедшего. Народ же всё будет подходить и подходить, расспрашивая ранее стоявших о том, что же произошло. Кто-то начнёт выдвигать свои версии, приводить доводы. И большинство будет склоняться к тому, что сын умер, похоронила и вот зачем ей после этого жить. А ведь кто-то и этого подонка, лежащего на ступенях, начнёт жалеть. Что нельзя так было делать, нужно было дождаться суда. Всем закроет рот соседка со второго этажа. Её подружка, выжившая и заставшая ребёнком Великую Отечественную войну. Все хотят жить, и стар и млад. Все. Только жить-то нужно с высоко поднятой головой, а не ходить по улице сжав её в плечи. Да не мучиться по ночам от того, что когда нужно было человеком остаться, а не смог, струсил, испугался. Потом увидит того самого соседа-пенсионера и скажет: ну, что пойдём помянем хорошего человека, а завтра похоронами займёмся, ведь никого у неё здесь нет. И они пойдут с высоко поднятой головой, отжившие, но не забывшие, про честь и совесть, человеческие отношения и многое другое, забытое и растоптанное, стёртое и теперь уже не нужное. Оставшиеся молча будут смотреть им в след и неизвестный голос со всем не молодого человека произнесёт, а ведь действительно вымирает Россия, коли за ружьё уже старухи берутся. Все начнут переглядываться, пытаясь понять кто это сказал, но…уж больно большая и разношерстная была толпа, да и желание было сиюминутное…