Элеонора Мандалян: И потом было Слово

И ему безумно захотелось развернуться в необъятном пространстве, именуемом Временем, развернуться вспять – хвостом в будущее, головой в прошлое, забыться и передохнуть – не на асфальте, а на мощеных, еще дышащих улицах, насладиться тем, что сам же потом варварски уничтожит, прожить еще раз, заново, прекрасные мгновения своего бытия.

На закате веков он возжелал вдруг покоя и умиротворения. И еще… как ни странно, любви, которой ни к кому никогда не испытывал, хотя несчетное количество раз подсматривал ее у тех, кого высокомерно величал клеточками своего тела. Но люди, деловито снующие в его лабиринтах, давно разучились любить. Глупые, они возомнили себя хозяевами Земли, став такими же алчными и ненасытными, как он сам.

…Зеленые дубравы его далекого прошлого дышали прохладой и свежестью, такой старомодной, такой сентиментально-идиллической, как серенады безнадежно влюбленного юноши, что бродил когда-то с лютней под окнами красавицы принцессы.

Принцесса и юноша! Вот он шанс вернуться к берегам своенравного, непокоренного еще океана, к влажному покою лесов, под сень легких, бесконечно меняющих очертания облаков.

Надежда, возродившаяся в нем, вспыхнула неоновыми рекламами, окнами витрин, гирляндами уличных фонарей так ярко, так неожиданно празднично, что люди, давно отвыкшие от праздника, застыли в недоумении, забыв на миг о своих делах и заботах. Всего лишь на миг. Но этого оказалось достаточно. Они подняли головы, заслоняясь ладонями от искусственного, успевшего снова померкнуть света, и увидели вдруг сияние звезд. Они так отвыкли смотреть на небо, что созвездия поначалу показались им все теми же гирляндами огней дальних кварталов. Но кто-то, ребенок ли, не успевший еще затеряться в лабиринтах Города, старик ли, смутно помнящий от предков сказки о некогда прекрасной природе, крикнул радостно и удивленно:

– Смотрите-ка! Да это же звезды!

Гул недоумения и восторга прокатился в толпе. А потом они расходились по домам, задумчивые и смятенные. И что-то забытое тревожно стучалось в их взбудораженные сердца.

Принцесса с детства любила звезды, потому что их любил ее Звездочет. Она была совсем еще юная, тоненькая и, как водится в сказках, очень красивая, с ниспадающими до пят оливковыми волосами, которые к торжествам и приемам укладывали в высокую затейливую прическу, украшенную лентами и живыми цветами. У всех девушек и женщин ее свиты волосы были темные. И она выделялась среди них, как божественный лучик, упавший с неба и поселившийся в ее хрупком теле, как лучезарная планета Земля, равной которой не было в целой Вселенной. Ее глаза были подобны чистому, прозрачному роднику или весеннему небу, не омраченному непогодой.

Оставаясь одна, она пела, чтобы хоть как-то отогнать мысли о Звездочете. Многочисленные няньки, гувернантки, наставники обучали ее придворному этикету, высокомерному лицемерию и жестокости. Бесчисленные женихи докучали ей своей настойчивостью и заранее отрепетированными комплиментами. Принцесса была сиротой, и никто, даже дядюшка-опекун, не осмеливался перечить ей. Она скучала среди пышных цветников дворцового парка и челяди, среди женихов, наставников, безмолвной стражи. Скучала днем. А ночью…

Когда Солнце проваливалось в мягкую седловину меж дальних гор, когда заканчивались вечерние трапезы, льстивые речи, светская болтовня и бренчание лютней, когда одна за другой гасли свечи в высоких, стрельчатых окнах дворца и все вокруг погружалось в сон, Принцесса неслышной поступью взбиралась по винтовой лестнице на самую высокую башню замка.

Лестница была узкая, крутая и темная, если свет Луны не освещал ее сквозь каменные прорези бойниц. Но она не зажигала свечу. Она знала наизусть каждую выбоинку на ступеньках, каждую площадку и поворот. Легкой призрачной тенью взлетала она вверх, к самому небу – туда, где Звездочет, наверное, даже родившийся вместе с телескопом, на вершине этой башни, не отрываясь смотрел сквозь длинную трубу на далекие планеты и звезды и что-то время от времени записывал в свою толстенную книгу из телячьей кожи, лежавшую рядом с ним на грубо сколоченной высокой подставке.

Звездочет был молод. Книгу начал писать его дед, потом отец, и он лелеял мечту завершить столь многолетний труд прежде, чем окончится срок его быстротечного пребывания на Земле…. Да, Звездочет был молод, но за бородой и длинными волосами пытался скрыть этот недостаток. Ведь молодость – истинное наказание для настоящего ученого, особенно когда сама Принцесса проявляет такой живой интерес к астрологии. Стоило ей появиться, он пускался в пространные рассуждения о звездах, о планетах и об их влиянии на судьбы людей. А она, едва слушая его, любовалась звездным блеском его вдохновенных глаз и ни за что на свете не призналась бы даже себе, что влюблена не в звезды, а в Звездочета. Потому что принцессам не положено влюбляться в звездочетов.