Эдуард Ластовецкий - Психокинетика

Твоей пламенной юности дней.

Шарик прыгнет в зелёный квадрат,

Время кратко замедлит свой бег.

Сердцу станет сам чёрт не брат,

Во мгновенье растает снег.

Отразится вновь выигрыш твой

В лицах тех, что приходят из тьмы.

Беспрестанной со злом борьбой

За живые сердца и умы.

Ты небрежно смахнёшь в карман

Всё, что можешь с собой унести.

Находя в этом мире изъян,

Забываешь о слове «прости».

Январь 1942 года

Тишина и уют кабинета.

Мягкий свет под грибом плафона.

Тиканье метронома

И немота телефона.

Чернильница, карандаши, бумага,

Пятак на удачу –

В стакане с чаем.

Пешка, король и ладья с отвагой

Зимний рассвет встречают.

Стылые звёзды

Мажут по стёклам

Прямо за срез окна.

Лепятся к месяцу

Тонкою лестницей

Брусчаткой

Небесного дна.

Конь со слонами

Неволят тенями

Карту большого размера.

В яркое знамя

Жёлтое пламя

Проливается из-за портьеры.

За горизонтом

Бесчисленным фронтом

Теснятся фигуры лет.

Звёзды слагают гербы экспромтом,

Края доски уже нет.

Футляр скрипичный на окне

Ключом скрипичного изящья,

Струны натянутой тщеты

Отмерить интервалы счастья

Одушевлённой немоты.

Морозной пылью канифоли

Укутать раны камертон.

Вновь отыграть извечье роли,

Не заглушая боли тон.

Считайте метроном виной,

Что без смычка ей быть одной…

Чуткому уму

Ещё о ней бы так сказал:

В Любви наивна, в Жизни – воин.

Пусть я Судьбой её не стал,

Но важно то, что был достоин!

Предвыборная агитация

Мерно стучат машины,

Гулкие в клапанах.

Двигатель субмарины

Мелет бессмертный прах.

Тонкие ноты в море –

Посвист дельфиньих стай.

Радостью или горем

Полнится чей-то край.

Порой океан угрюмый

Волны качает вдаль.

Влагой над чьей-то думой

Кроет святую сталь.

Меч государства вечен

Памятью прошлых лет.

Будущим – бесконечен

Во серебре эполет.

И нет на Земле той силы,

Что вспять повернула бы вновь

Истину, Честь и Отвагу –

Веру, Надежду, Любовь.

Александру Сергеевичу П.

Как много нам свершений чудных

Пророчит любопытства дух.

И опыт разочарований трудных,

Покуда разум слеп и глух.

Былых надежд необратимость…

Марине Ц.

Похмелье любовных зелий

Изыскано лишь до поры.

Под сводами призрачных келий

Рассыпется смех детворы.

А зелье извечное в чаше

Заменят фитиль и масло.

И свет на прекрасном лике

Коптящей греховности нашей.

Неизвестная цель

Скучно в сугробе. Наледь на робе.

Проседь на шуршуне.

Я на охоте. Глухо в утробе.

В посёлке огни в окне.

Мне не коснуться, не шевельнуться –

Холод под маску влез.

К Новому году машины несутся –

Время у всех в обрез.

Я тебя чую нутром голодным,

Мерзок твой страх на нюх.

Словно немытый в дурном исподнем

Ком – тополиный пух.

И в просветлении оптики точной

Вижу тебя – себя.

Вся твоя жизнь, словно срамница склочная,

В колодец плюёт, не любя.

Цепко крадёшься за спины охраны,

Будто бы ищешь себя.

В двери стучится предвестник бурана,

Куранты в себе трубя.

Предупреждая, поправка на ветер,

До тебя триста с чем-то шагов.

Горечь позёмки чудится плетью

Из-под твоих сапогов.

Я перед дверью. В карманах задатки

Детям и всей родне.

Что-то скребётся под правой лопаткой –

Жена со свечой в окне.

Ты беспощаден. Ни страха, ни боли.

Цель в захвате. Готов к огню.

Буднично ждёшь окончания роли –

Палачу мыть от крови ступню.

И страх отступает, ты обернулся

На пороге предвечных врат.

Смотришь в моё перекрестье гулко,

Шапку снимая… брат.

Мы опускаем цевьё прицела

В перекрестье – резное крыльцо.

Гильзу под ним отыскать – полдела.

Труднее – забыть лицо.

Костыли на шпильке

В осеннем парке шорох листьев –

Неувядающего тлена…

Бессильны выбраться ботинки

Из златоогненного плена.

А у скамьи, под старым дубом,

Скелет погибших кораблей –

Воткнувшись в корень ржавым зубом,

Один из старых костылей.

Второй поодаль чуть отброшен,

И разрыхлённая листва,

Обозначая след едва,

Воображенья угол крошит.

Она мечтала о туфлях –

Чтоб шага совершая взмах

Изящным каблуком высоким,

Могла, витая в облаках,

Чужою быть для недалёких…

Но то мечта… А с пробужденьем