Илга Понорницкая: Сладкий гостинчик

— Купите сама себе подарок, — советует ей кто-то из очереди. — Вон там, через тот дворик, есть магазин…

— Я не могу. Как так — сама себе подарок? — вконец теряется женщина. — У меня нет себе на подарок. Как я куплю? У меня и за квартиру-то не заплачено…

Директрисе не до переливаний из пустого в порожнее. Каждый день забит до предела, особенно в самом начале и в самом конце года. Елки, костюмы, подарки, проверки пожарников. Разучивание новых ролей, припоминание старых — ей в этом году опять придется стать Дедом Морозом! Снегурочка, Баба Яга — тоже остались те же самые, а вот Ивашка, Кикимора и Медведь будут новые. Штопаешь свой старый красный кафтан, измохратившийся в стиральной машинке, и тут же объясняешься с чьими-то бабками, с чьими-то тетками-опекуншами — тем всегда кажется, что не дали им что-то, что им положено. Каждая с газеткой идет: «А вот здесь было написано…» Пишут, пишут! Тут бы тебе на закон напирать, а в голове крутится что-то совсем другое. Спонсоры, например, крутятся в голове, хотя какие там спонсоры? Где они, спонсоры? Сперва обещают тебе помочь, а потом прячутся от тебя. И эти еще путевки в зимний оздоровительный лагерь. Они всегда почему-то приходят в последний день перед заездом. Что другим за деньги оказалось не нужно, то идет твоим подопечным. Зато бесплатно. Только поди разыщи по району желающих ехать с заранее сданными анализами. У девчонок рабочий день кончился, им домой пора, а ты их на весь вечер сажаешь за телефон. И сама с ними — допоздна, кофе из банки уже чуть ли не ложками ешь. И все эти отчеты, бумаги, в которых ты уже тонешь, проверки — куда расходуешь спонсорские средства, которых у тебя нет, не на себя ли случайно… Поди-ка ошибись цифиркой — и это при том, что с утра до вечера тебя жаждет видеть целое море людей. И всегда среди них окажется кто-нибудь, кому невозможно ничего доказать.

— Да вы поймите, подарки у нас все на счету. Если какой-нибудь один выдать вам, его не получит ребенок из многодетной семьи, или из семьи матери-одиночки…

Ей кажется — теперь должно быть все ясно, и она может идти, наконец, дальше по коридору, к своим срочным делам.

Женщина в старой шубке, постояв, кидается вслед за ней:

— Слушайте, а ведь вы можете дать мне подарок как матери одиночке! Если не хотите выписать как матери инвалида. Я ведь — мать-одиночка!

— Но ваш ребенок живет в интернате. Насколько я знаю, он у вас один, других детей нет.

— Нету других у меня, — соглашается женщина.

— Тогда на каком основании мы должны вам выдавать подарок? — директор отчаялась уже ей что-то объяснить. — Вы живете одна, а мы за все подарки отчитываемся.

— И отчитаетесь, что выдали мне подарок, — говорит женщина в старой шубке. — Я ведь живу одна. Мать-одиночка. Ребенок у меня инвалид, живет не со мной. В интернате живет. А я тут одна совсем. Подарок бы мне…

Кончается тем, что директорша убегает по ковровой дорожке, ведущей в другое крыло здания центра, а женщина в старой шубке, не глядя ни на кого, выходит на улицу. Оставшимся почему-то неловко. Мужчина, споривший с ней, потоптавшись, тоже выходит вон. Он видит, как женщина, согнувшись, идет по тротуару. Платок у нее сполз. Патлы, сожженные химией, треплет ветер.

Мужчина, подхваченный каким-то неожиданным порывом, вбегает в ближайший магазин. Подарков вокруг — видимо не видимо, на любой вкус, на любой карман. Вон тот, самый дешевый, пойдет, думает мужчина, привычка жить в нищете дает о себе знать. Смятые десятки, бессчетная мелочь. Завалявшаяся по карманам, звенящая за подкладкой пальто… Хватило-таки! Он выбегает на воздух. Женщина уже подошла к остановке. Он догоняет ее:

— Вот, держите… Подарок вам. С наступающим…

Женщина секунду глядит на него, не понимая. В глазах ее появляются слезы. Она хватается за стойку павильона, точно ей трудно стоять.

— Ну это, ничего, — бормочет мужчина. — Я только это… Гостинчик вам. Кушайте на здоровье.

— Спасибо, мил человек, — плачет она перед ним, без звука, и улыбка проступает сквозь слезы. — Гостинчик, значит. Это… Гостинчик, вот радость то моя, дай тебе Бог всего, что тебе нужно было, благослови тебя, Господь. Гляди-ка — сладкий-то ты какой, мил человек, гостинчика мне принес.

Он поворачивается, чтобы уйти. Она хватает его за пальто:

— Мил человек, постой… А я вот что — пошли ко мне? Отблагодарю тебя, приму по первому сорту…

Он смотрит на нее. Сожженные химией патлы лезут ей и в глаза, и в рот. Краем пухового платка она вытирает слезы, пух прилипает к щекам.