Муся кормит его прямо на крыльце. Замшевый котёнок ростом почти с маму. Они лежат у всех входящих-выходящих на пути, животики вздуваются. Из Муси молоко в котёнка переходит. И оба дышат тяжело — дыма же полно. А рядом невзрачный тощенький котёнок вертится, больной, в коросте, и глаза гноятся.
Все жалеют этого котёнка. Кто-то принёс его и захотел подкинуть Мусе, а может, котёнок сам решил прибиться, да не получилось. Муся подкидыша и знать не хочет. Он только приблизится к ней — она шипит, а может ещё и когтистой лапой стукнуть. Бабульки на лавочке жалеют котёнка, глазки бы, говорят, кто промыл ему? Погибнет ведь. Идёшь мимо подъезда — только и слышишь каждый раз: ах, кто бы промыл!
Тут я и вспомнила — Мишке зимой промывали глазки, когда он простудился. Нашла лекарство — срок годности ещё не закончился. Думаю, надо использовать его. Ваты взяла, налила в миску воды — и бегом из дома, пока дед не видел, что я в аптечке рылась.
Котёнку не нравится глаза промывать, он вырывается, царапает меня слабой лапкой — и следов не остаётся. Я думаю: надо бы ему дать награду за мучения. Тогда и в следующий раз потерпит. Будет знать: сначала ему глаза промоют, а потом чем-нибудь вкусным угостят. И стала я носить ему сосиски. Мы с Мишкой встаём — варим себе сосиски. Деду не надо — он раньше нас встаёт и один завтракает. Или с мамой, я точно не знаю. Мама рано уходит на работу. А мы варим сосиску и котёнку заодно. Он поджидает меня у крыльца, лезет к сосиске — ан нет, надо сперва глазки промыть.
Муся с сынком вертятся под ногами — им тоже сосиски хочется. Но Муся не пропадёт, её весь подъезд подкармливает. А малыша она ведь сама кормит! Я иной раз ей отломлю кусочек, а ей всё мало. Только сиротка приблизится к сосиске, а она — хлоп его когтистой лапой по лбу. Он и в нокауте — как сидел, так и заваливается на спину, все лапы кверху. А Муся, не тратя времени, — к сосиске. Тут я спохватываюсь, топаю на неё, цыкаю — она в сторонку. Я поднимаю больного, снова сажаю его перед сосиской — он и не понял, что произошло. Но видит — сосиска перед ним. Значит, опять начинает есть.
А Муся поодаль сидит, смотрит: ешь, мол, ешь. Вот, гляди, Катька уйдёт — уж тебе достанется.
Это я — Катька. Звери, думаю, нас как-нибудь да узнают. Котёнок-малыш из кустов только ко мне и выбегает.
Вроде бы, они видят плохо. Они нас по запаху чувствуют. Я читала про это. Но сейчас дым, в нём — какие запахи? Но котёнок всё равно меня знает.
Вот сейчас я выйду к нему — дед, конечно, вдогонку кричит:
— Лучше бы матери помогала! Лучше бы дома уборку сделала!
Выскакиваю на крыльцо — а котёнок ко мне не выбегает. Я зову его, зову… Потом начинаю искать в кустах у подъездов. Нигде его нет. И назавтра нет. И напослезавтра. Мама говорит:
— Может, кто-то забрал его домой?
Как бы не так! Я вижу, мама утешает меня. Кто его заберёт? Мусю-красавицу не забрали и её замшевого ребёнка, а этого взяли — клочкастого, облезлого, с больными глазками…
Так и не увидела я больше беднягу. А Мусиного любимца увидела на следующий день. В мусорном ящике. Это когда дед мне сказал ведро вынести. Только, говорит, аккуратно, не рассыпь мусор. Чтоб сразу в ящик. Я встала на цыпочки, гляжу, а в ящике — замшевый бок и коричневые носочки на лапках. Я вниз опустила ведро, трогаю им котёнка, шевелю — без толку. Я заплакала и пошла домой. Дед говорит:
— В такую погоду люди не выдерживают, а ты по котёнку плачешь.
От людей только и слышишь, что они не выдерживают. Но котёнок-то и вправду умер. А я-то думала, с Мусей он не пропадёт. Муся теперь осталась одна. Худая, точно каркас в кружке «Умелые руки». Бывают такие каркасы из проволоки, один чуть-чуть обмотали тряпками, только начали — и получилась Муся, бывшая кошка-пантера.
— Котята пропали у неё — ишь, убивается! — чуть не плачет Марина Петровна.
Вторая бабушка говорит:
— Я вчера думала — сама пропаду. Уж дыма-то, дыма было…
— И верно, — сегодня меньше, — соглашаются с ней. — Сегодня как будто и меньше дыма. А вчерась — так ни дать не взять — конец света…
— Во-во! — кивает Марина Петровна. — Я думала, не иначе сейчас начнётся погибель наша. Дымно-то было так, что и с кровати встать не могла.
Видать, думаю, у неё тоже астма. Надо было вдохнуть лекарство. А она, оказывается, что сделала? Она рассказывает товаркам:
— Ну всё, приготовилась помирать. Легла поудобнее, чтобы дышалось, пока дышу. А потом думаю: как это я перед смертью в церковь-то не сходила? Собралась с силёнками, оделась. Идти страшно, когда впереди плохо видно. Ан нет, гляжу — купола-то виднеются. Только вошла я в храм, и вдруг такая жалость меня охватила ко всей нашей Земле. Как, думаю, не иначе всё разом кончится? Правнучка школу закончить не успеет…
Читать дальше