Геннадий Гусаченко: Тигровый перевал

Но сотовый уже молчал. Ошарашенный столь неожиданным приглашением ехать глубокой ночью неизвестно куда и зачем, и ещё не отойдя от сна, я оторопело и не без сожаленья смотрел на тёплую постель. Ополоснув лицо холодной водой, поглядел в окно, наблюдая за снежинками, плавно падающими в свете фонарей, и соображая, одеваться ли потеплее или отправиться налегке. Сомнения насчёт одежды не напрасны. Уж такая в Приморье погода: в середине декабря может пойти проливной дождь, а весной вдруг сыпанёт по нежной зелени снег.

Наскоро побросав в мешок все необходимое, подпоясанный патронташем поверх серой суконной куртки и обутый в войлочные сапоги, я осторожно снял со стены новенькую вертикалку. Великолепное ружьецо, что и говорить! Удобный приклад. Украшено гравировкой. Хочешь - дробью стреляй, а зверь подвернётся - пулей бей. И калибр - шестнадцатый. Конечно, кто к какому приноровится. Одни хвалят двенадцатый, другие - двадцатый. А иные и вовсе предпочитают всем прочим тридцать второй. А по мне так нет лучше шестнадцатого. И для пули хорош, и для картечи, и для дроби.

Из-за угла дома выкатился знакомый "уазик", лихо затормозил напротив меня. Иван выбрался из машины, помог сложить в багажник мои припасы и уселся за руль. Был он хмур и сосредоточен. Зная характер товарища, я ни о чем не расспрашивал его, ожидая, что он сам объяснит, куда и с какой целью едем в столь ранний час. Когда у Ивана дела идут хорошо, он весел и разговорчив. Но если что-то не ладится, тут уж помалкивай. Преображался егерь и в тайге. Едва лишь за стёклами кабины начинали мелькать хвойные деревья, как Иван смолкал. Думая о своём, Гончарук управлял машиной, а я старался понять, куда он держит путь. Если повернём за городом направо - на старые лесосеки поедем. Там в зарослях молодого осинника любят кормиться изюбры. Все вырубки вдоль ключа Горелого истоптаны копытами оленей и косуль. Но нет, проскочили поворот. Теперь, если по прямой, дорога приведёт в Пихтовый - заброшенный посёлок лесорубов и корневщиков, где все дома заколочены досками. И только над самой крайней избой, у реки, зимними вечерами вьётся дымок из трубы. Это брусчатое строение облюбовали городские охотники-любители. Три просторные комнаты в нём, кухня, кладовая и сени, листвяный амбар во дворе. Хорошее зимовье в Пихтовом, тёплое. Но всегда людно в нём. Летом здесь полно искателей женьшеня, заготовителей трав, а осенью в благоустроенном доме находят приют шишкари, грибники, собиратели винограда и лимонника. Зимой же в пихтовском зимовье почти до утра не смолкают смех и разговоры, бряцают капканы, хлопает скрипучая дверь.

Иван сторонится шумных охотничьих ватаг, гурьбой вываливающих в свои угодья. Так что вряд ли сегодня станет искать удачи в тех людных местах. Скорее всего, за деревней Покровкой повернём налево, в дремучий Соболиный Яр, где у подножия крутолобой сопки приютилась бревенчатая избушка с маленьким оконцем.

Захотелось курить. Я привычно вытащил пачку сигарет и, спохватившись, поспешно сунул обратно: Иван не терпел курения в тайге. "Мнётся курево в кармане, табак рядом с хлебом - непорядок. И опять же запах табака зверя отпугивает. Пожар от брошенного окурка произойти может. Да и выносливость при ходьбе по крутякам у курильщика совсем не та. Нет, курение таёжнику - одна неприятность", -- убеждал меня Иван, когда, случалось, в забывчивости я закуривал на привале у костра или в зимовье. Сам он не пил вина, никогда не курил. Розовощёкий, коренастый, крепко и ладно сбитый Гончарук вызывал во мне чувство зависти тугими мышцами, обтянутыми тельняшкой. Бывало, еле приволочив ноги в зимовье, я в изнеможении падал на постель. Иван же, после изнурительной ходьбы по тайге, разжигал печь, готовил ужин, перед сном обливался холодной водой и плюхался в постель. Спал без одеяла, раскинув лохматые руки и вздымая волосатую грудь. Внешне неповоротливый, Гончарук чем-то напоминал медведя, хотя неповоротливость приятеля обманчива. Мне доводилось видеть, с какой ловкостью и сноровкой Иван колол дрова, вступал в единоборство с браконьерами и перебегал по тонкому дереву через бурный весенний поток. Впрочем, сравнение с медведем не соответствует бытующему в народе представлению об этом звере, как о неуклюжем увальне. Медведь - расторопный, вёрткий и коварный хищник, шустро убегающий от погони, стремительно нападающий на жертву, на противника.

По утрам, когда тайга еще сокрыта холодным мраком ночи, Иван вставал первым, выпивал натощак через край сковороды медвежий жир. Протягивал мне: