Михаил Попов - Гусь с яблоками

"Яблоки мои, а место общее". Старухи с интересом наблюдали за драматической сценой. Второй парень достал из кармана куртки кулак, что-то в кулаке этом щелкнуло, и на свет вылетело блестящее лезвие. Оно было направлено в живот Степаныча. Тот, бормоча, "щас, щас", начал отступать задом, наступил на край полупустого мешка, упал на спину, и резко выехал ногами вперед. Каблуком своего тяжеленного ботинка он попал точно "в кость" парню с ножом и тот, сипло матерясь, осел, страстно при этом обнимая правую голень. Бывший милиционер, решив, видимо, что это начало военных действий против грабителей, сделал свой ход. Нанес первому парню страшный удар ведром по голове. Вернее, дном ведра. Проволока лопнула, ведро наделось на голову бандита, обдирая кожу на его лице. Бандит гулко заорал и бросился бежать, но ему ничего не было видно, он шарахнулся головой о фонарный столб, упал, вскочил, вновь шарахнулся. Эпизод вышел совершенно голливудский, даже раненый в ногу негодяй забыл о своей боли, наблюдая за несчастным напарником. Гусь же ни о чем не забыл. Он сделал быстрый шаг в сторону парня, все еще сидящего на корточках, и со всего размаху наступил ему на руку, продолжавшую сжимать ножик. Что-то там хрустнуло. Рэкетиры по-разному завывая, разбежались с рынка в разные стороны.

Вечером того же дня кандидат, побросав свои книжки в сумку, тихо убрался от возможных неприятностей в город. Вскоре заболела дорогая теща, и ее пришлось на несколько месяцев уложить в больницу. Всякая связь с Лопатниковым была потеряна. Между тем материальное положение семейства филолога становилось все тяжелее. Два мешка деревенской картошки были к декабрю съедены, настал день, когда филологу снова пришлось отправляться в Лопатниковские закрома. В этот день он собирался закончить отзыв на одну заковыристую диссертацию, но супруга и слышать об этом не желала, она впервые закатила ему настоящую сцену по поводу денег, которых нет. Ученого трясло от обиды и злости, и в метро, и в автобусе. Он выскочил на конечной остановке, и, плавая подошвами в сером дорожном снегу, обогнул автобусную корму, выскочил на проезжую часть и был тут же сбит невесть откуда взявшимся "мерседесом". То, что это именно "мерседес", он понял еще лежа на спине, скосив взгляд на радиатор. Услышав, как чмокнули открывающиеся двери машины, филолог стал отползать в сторонку, молясь о том, чтобы на полировке иномарки не осталось никаких следов.

— О, наука! — Услышал он над собою веселый, и главное знакомый голос. Обладателя этого голоса он узнал не сразу. Даже после того, как его подняли и начали отряхивать, он никак не мог сообразить, что это за человек в длинном черном пальто, с белым шарфом на шее.

— Не узнаешь?

И тут кандидат его узнал. Это был бывший мент по кличке Гусь.

— Что это с тобой? — Спросил филолог имея в виду пальто, шарф и "мерседес".

— Цел? Поехали, расскажу. — Гусь повернулся к гориллообразному шоферу и скомандовал. — В "Аврору".

— Что за "Аврора"? -

— Это мой ночной клуб. Больше вопросов пока не задавай, все узнаешь очень скоро.

"Мерседес" довез быстро.

— Раздевайся, сейчас здесь пусто. Утро.

Зевающий, но услужливый гардеробщик принял драповую дерюжку филолога с полупоклоном.

— Вон там у меня два отличных стола, — Гусь указал влево от гардероба, — биллиардных, но на них обычно спят под утро. Там вон — однорукие бандиты. В карты играют в следующем зале.

— А рулетка есть? — Спросил зачем-то гость.

— Конечно. Только, чтобы крутнуть, придется задержаться до вечера. Вся обслуга дрыхнет. Мы пойдем сюда. Там у меня типа бар.

Тишина, лиловые портьеры на окнах, подсвечники. Гусь хозяйской походкой проследовал к самому дальнему столику, на ходу объясняя сгустившемуся из воздуха официанту, чем он собирается угостить "старого друга".

— Садись, наука.

Откуда-то прилетело блюдо с закусками не столько аппетитными, сколько дорогими на вид. Бокал гостя сам собой наполнился чем-то восхитительно ароматным.

— Курвуазье, коньяк, давай чокнемся.

— Ну, давай… это, рассказывай.

— Сейчас, сейчас. Все, вали отсюда. — Последние слова были адресованы вившемуся вокруг стола официанту.

Филолог осушил залпом свой бокал, чтобы сбить оторопь чувств. Бросил в рот кусок белой рыбы и стал слушать.

— Ну, ты помнишь, как мы тогда торганули. Гуляли два дня, деньги, наконец, кончились, и я решил повторить опыт. Степаныч сначала упирался, оказалось, он до этого случая и сам платил этим щенкам с ножиком, а теперь боится. Ладно, говорю ему, в этот раз драться не будем, заплатим. Загрузили мы еще три мешка, приезжаем. Начинаем торговать, а тут раз, подходит к нам одна старуха и сует мне пачечку. Банкноты. Что это, спрашиваю. Оказывается, после нашего шухера рэкетиры эти дохлые больше на базарчике не появлялись. Старухи в знак благодарности, а больше в знак признания нашего авторитета, решили отстегивать нам. Наш человек так приучен, что кому-нибудь все равно надо отстегивать. Ну, я хоть и мент, но не совсем же пошлый человек. Турнул я бабок с их пачечкой. Продали мы свои мешки, потом еще раза три приезжали. Бабки больше ко мне не совались. Выяснилось после, что дань с них Степаныч тайком от меня собирал. Гнида! Не дружу с такими друзьями. А бабки по всему району раззвонили, что я все тут в кулаке держу.

Читать дальше