Федор Абрамов - Трава-мурава (избранное)

«Нет, – машет рукой, – моего желания вам не исполнить. Не можете вы сыночка моего хоть на часик из армии прислать».

«Можем, – говорю опять на весь зал. – Будет вам сын. Музыка!»

И тут заиграла музыка, и на сцену строевым шагом выходит Иван, Аксиньин сын.

Я нарочно уговорила парня до вечера к матери не показываться.

В зале все только ахнули: чудо! Чудо, да и только. Ну а сама Аксинья Подорина в первом ряду сидела, руками всплеснула да так и хлопнулась на пол. Едва отводились.

1981

Женьку Ларичева, молодого механизатора, после работы зазвал к себе сосед, выставил на стол бутылку: пей!

– Это в честь чего же? – спросил Женька.

– А в честь храбрости. На Фалькин ручей поедем.

– На Фалькин? Да там, на этом ручье, как свет стоит, ни один трактор не бывал.

– А твой будет! Сено у меня там – перевезти надоть.

– Нет, – сказал Женька, – не поеду. Да и главный механик не разрешит.

– Брось: главный, главный!.. Скажи лучше, что струсил.

Запьяневшему парню (никогда до этого не пил стаканами) кровь бросилась в голову:

– Я струсил? Я струсил? Поехали!

И вот, как и следовало ожидать, авария. А значит – отберут права, позор, попреки матери.

Всю ночь промучился Женька на койке, ни на минуту не сомкнув глаз, а утром поднялся, сказал матери:

– Дай, мама, мне хорошее белье. Солдатское.

Переоделся, зашел в баню и повесился.

Нечего и говорить, какой ужас был в доме, когда нашли мертвым.

(Рассказ старого рабочего)

– Выключатель у меня перегорел. Иду к управдому: так и так, авария дома небольшая. Пришлите рабочего. «Пиши заявление». – «Я неграмотный». Принципиально не захотел писать. Что это такое? По каждому пустяку бумажка. Ну заявление за меня написали – из уважения к годам.

Ладно. Назавтра жду. Утром нету, днем нету, является за пятнадцать минут до окончания работы. Молодой парень. Нынешняя, так сказать, рабочая смена.

– Чего у вас?

– Света нету. С выключателем, наверно, что-то не в порядке.

Потрогал выключатель, покрутил головой.

– Сегодня не успею. Работа тут немалая. Придется до завтрашнего дня подождать.

– А почему же, говорю, ты раньше-то не пришел?

– А раньше никак нельзя было. Раньше в других квартирах чинил…

– Значит, без света мне сидеть?

– Да уж так, – смеется.

– Посмотри-ка, говорю, на часы на стене. Сколько там накачало? Без десяти семь?

– Без десяти.

– Садись, – говорю.

Подал ему табуретку, сам снял пиджак, надел фартук, надел очки, раскрыл у него чемоданчик, взял отвертку. Починил за семь минут.

– Ну, – спрашиваю, – сколько надо времени, чтобы починить выключатель?

Ухмыляется:

– А зачем же вызывать, раз сами все умеете?

– А затем, говорю, чтобы на тебя, подлеца, посмотреть.

– Но-но…

– Без «но»! Сиди и слушай, что тебе говорят. Ты это почему же пришел ко мне без четверти семь, а не раньше? Чтобы бутылку с меня сорвать, да?

– Папаша, попрошу советского рабочего не оскорблять.

– Какой ты, к дьяволу, рабочий! Ты мерзавец, а не рабочий. Рабочий – это я. Потому что у меня совесть рабочая есть. Понятно тебе, что такое рабочий?

Тут работяга заговорил уже другим голосом:

– Дедушка, не сердись. Выпить-то кому не хочется, а где возьмешь денег? Семья. Жена песочит…

– Худо песочит! Вы спились, свиньи. В выходной день мертвые, в рабочий день еле ползаете. Докуда это будет?

В общем, преподал урок. Раскалил так, что сквозь землю провалишься.

Не провалился. Назавтра встречаю во дворе – на ногах не стоит.

Заговорили о неустроенности, о бедах сегодняшнего бытия, о всевозможных недостатках, о болезнях, которые косят людей, – что за жизнь? Что за век?

Кое-кто вздохнул, кое-кто охнул, а кое-кто даже слезу пустил. И только одна старая Наталья Александровна невозмутимо улыбнулась:

– После войны я ни разу не плакала. Грех великий плакать, кто пережил блокаду да войну.

Апрельское утро, на улице весна, солнце, от земли пар, а батареи в квартире раскалены – дышать нечем.

Звоню управдому:

– Что вы делаете?

– А ничего особенного. План выполняем по реализации топлива.

– А зимой, когда было холодно в квартире, как на улице, какой план выполняли?

Смеется:

– А зимой мы выполняем план по экономии топлива.

Илью Мироновича ценили и почитали на фабрике. Лучший столяр. По тем же стандартам работал, что и другие, но как все делал! Прочно, чисто, красиво. Глаз не оторвешь от его изделий. И потому продукция Мироновича до широкого покупателя не доходила. Ее скупали, что называется, на корню. На нее на самой фабрике была очередь, список специальный даже был заведен.