Михаил Осоргин - Книжная лавка писателей

И мы старались спасать книгу. В полу замерзшем бывшем отеле, в том же доме, мы сняли три больших номера, где устроили свой склад. Здесь, в шкапах, ящиках, на столах и на полках, производился подбор многотомных изданий, скупленных разрозненными томиками; целую комнату занимали одни русские и иностранные классики. Скупая по томикам, мы продавали только в подобранном виде, борясь, таким образом, со страшной книжной разрухой. В других комнатах подбирались томы ценных старинных изданий, собрания гравюр, создавался отдел библиографии. В эти комнаты допускались только наши самые серьезные клиенты, любители книги, советы которых были часто очень полезны. Здесь же сортировались приобретенные библиотеки, на первый просмотр которых также приглашались ценители и специалисты. В валенках и полушубках, отогревая руки дыханием, мы проводили здесь и в Лавке целые дни, иногда назначая для работы "сбор всех частей" по вечерам и в праздники.

Для самих себя мы назначили "книжный паек". Это значило, что каждый пайщик (а наравне с пайщиками и наши сотрудники на жаловании — кассирша, бухгалтер и посыльный) имели право бесплатно набирать себе книг на определенную сумму. У всех нас были свои библиотеки, дубликаты которых и менее нужное мы пускали в продажу, а пробелы заполняли хорошим подбором. К счастью — специальности наши были различны. Философ первым производил осмотр и разборку библиотеки философской, историк интересовался преимущественно своим, любитель искусства не упускал своей доли. За четыре года работы мы очистили и увеличили свои частные библиотеки, пополнив их такими сокровищами, каких без этой случайной близости к книге нам никогда бы не иметь. Среди нас было пять италофилов, и это не помешало мне собрать за короткое время почти все книги об Италии, вышедшие на русском языке, и много иностранных, — в общем свыше 600 томов лишь об Италии бытовой (прошлой и современной). Один из нас составил себе великолепную библиотеку классиков, в лучших изданиях и прекрасного внешнего вида. Любопытно, что мы пристрастили к книге одного из наших посыльных, человека без всякого образования, который тоже собрал библиотеку классиков и очень ею гордился. Раньше у него не было ничего, кроме случайных трепаных брошюрок.

Я не говорю уже о том, что мы углубили свое знание книги. Нам приходилось порою натаскивать себя в областях, ранее совершенно чуждых — в технической, медицинской, частью в антикварной. К концу деятельности никакая область знания нас уже не смущала, и мы редко ошибались, подбирая и оценивая книги по акушерству, по естествознанию, по машиностроительству. По предлагаемому списку любой библиотеки наш карандаш бегал быстро и без задержки, — лишь бы значились издательство, год издания и количество томов.

Когда-нибудь, надеюсь, мне или кому другому придется вернуться к воспоминаниям о типах наших поставщиков и наших покупателей. И тогда мы расскажем о старых профессорах, носивших сначала ненужное, затем ценное из своих библиотек, затем оставшийся дешевый хлам, затем… чужую книжку, взятую на комиссию. О дамах, тащивших нам французские романы, о детях, расстававшихся с литературой своего детства, о коллекционерах, книжка за книжкой отдававших все, что составляло смысл их жизни, о букинистах, приходивших подышать знакомым воздухом, о нуворишах, скупавших у нас "валютную" книгу, влагавших в нее терявшие цену деньги, о рабочих, закупавших для клуба, о знатоках, перебиравших любовно листочки найденной редкости, об упрямом интеллигенте, пытавшемся жить духовной пищей, когда все интересы сводились к фунту муки и десятку советских селедок. Были у нас клиенты, заходившие ежедневно, — хоть и не купить, а побродить около полок, полюбоваться, побыть среди книг. Иные из них знали наши полки не хуже, чем мы сами, и радовались каждой интересной новинке. И было очень много таких, которые приходили просто поговорить, — о философии, о литературе, об искусстве. В послеобеденный час Лавка наша напоминала клуб, куда приходили ученые, литераторы, художники, — повидаться, поговорить, отвести душу от прозы нашего тогдашнего быта. И случайный покупатель, зайдя с улицы по вывеске, удивленно слушал, как приказчик спорит с покупателем о высоких философских материях, о западной литературе, о тонких вопросах искусства, — продолжая делать свое дело: паковать книги, писать счета, стирать с полок пыль, растапливать печурку. Мы не говорили только о политике — не из страха, а просто потому, что главной целью нашей был именно уход от политики, желанье остаться в сфере интересов культуры.