Михаил Башкиров - В этой старой гостинице на берегу

– По рождению – грузин, проживаю и прописан в знойном Баку, вот уже десятый год строю в Сибири дома и коровники… И, надо сказать, строю прекрасно!

– За такие деньги, которые вы зашибаете, можно и дворец отгрохать.

Виктор подсел к столу и стал смотреть, как шабашник с юга перемешивает водку с гранатовым соком.

– Деньги даром никому не дают.

Шабашник посмотрел бутылку водки на свет.

– От темна до темна, без выходных, до холодов…

– Что-что, а вкалывать вы умеете.

Виктор повернулся ко мне.

– Как, начальник, насчет баночки тушенки?

– Давай, – сказал я. – Да попроси у тети Маши сковородку, не холодной же давиться.

– Минуточку.

Шабашник снова открыл шкаф и достал откуда-то снизу две большие фиолетовые луковицы.

– Тушенка, конечно, не шашлык…

Дядечка продолжал камнем лежать под одеялом.

– Деньги, деньги… – сказал шабашник, когда Виктор хлопнул второпях дверью. – У меня в Баку – пять мальчиков и две девочки, и жена не работает… Деньги… Да в соседней деревне, здесь, в десяти километрах, женщина – молодая, красивая… У нее мальчик и девочка… Много, да… Скажешь, нехорошо делаю… Там семья, тут семья… Но ты посмотри, посмотри!

Он задрал тельняшку и показал грудь, сплошь покрытую седыми волосами.

– Жизнь, считай, прошла!

В комнату заглянул Виктор:

– Один момент!

– Знаю, ты меня за человека не считаешь, – сказал вдруг шабашник глухо, как будто внутрь себя. – Ну, честно…

– Какая разница, – я подсел к столу. – Вы же все равно останетесь самим собой… Вы просто не сможете по-другому…

– Клянусь!

Шабашник ударил кулаком по столу – стакан подпрыгнул и опрокинулся.

– Клянусь! Поставлю детей на ноги и брошу враз шабашить…

– Думаете, они вам за ваши труды спасибо скажут?

– У тебя дети есть, ну хоть один?

– Извините, но я холост и до тридцати лет решил погулять свободным от всяческих пут.

– Тогда не поймешь… Мне от них ничего не надо. А вот спать спокойно не могу, самый жирный кусок в горло не полезет, если не сделаю для них всех, понимаешь, всех, что могу, и пока я могу много. В мою бригаду любой – с радостью! Да, я получаю две доли, но зато фронт работ – обеспечиваю, снабжение материалами – обеспечиваю! И работаю вместе со всеми! Поблажки – ни себе, ни другим.

– Как же вас после этого не уважать!

– Не надо так, прошу тебя, не надо… Хочу, страшно, до боли хочу, чтобы мои дети получили высшее образование. И поверь, они его получат. Но не хочу, чтобы они стали такими, как ты… Сидишь, помалкиваешь, ухмыляешься… Думаешь: треплет мужик зря…

Нарисовался Виктор и пристроил шипящую сковороду с разогретой тушенкой на стол.

– Кушать подано!..

Потом была долгая ночь.

Дядечка стонал под одеялом, переживая за портфель.

Виктор глазел на пьяного шабашника, приложив транзистор к уху.

Я молча, изредка снисходительно улыбаясь, слушал излияния бригадира, который все пытался доказать правильность своей жизненной позиции…

Я прошел в шестнадцатый номер.

На кровати шабашника сидел юнец с редкими усиками и ковырял маленьким ножиком под ногтями.

– А я нашему другу из Баку сюрприз приготовил! – сказал, входя в комнату, Виктор. – Извиняюсь… Неужели он изменил себе и перебрался в другой номер? Или бросил шабашить?

– Бросил! – сказал я и почему-то вспомнил уставшие глаза тети Маши и ее беспомощно лежавшие на коленях руки. – Навсегда бросил!..

В тот день Виктор с утра загулял.

Такое с ним случалось не часто, но если случалось, то надо было просто переждать пару дней, а затем все входило в привычную колею.

После срыва шофер становился покладистым и особенно добрым.

Пил он один, закрывшись в будке машины, там и ночевал, в спальнике, накинув сверху палатку.

Я съездил на автобусе в книжный магазин, сходил в столовую, вернулся в гостиницу пешком, через понтонный мост, и, придя в пустой номер, улегся поверх одеяла…

Проснулся я от дружного топота ног и гула голосов.

Ничего не соображая, перевернулся набок и тут увидел, что вся комната забита туристами.

Все прокопченные, обветренные, в штормовках, стоящих коробом, вязаных шапочках.

Они перетаскивали из угла в угол брезентовые тюки и сложенные пополам весла.

Я подпер голову рукой и стал наблюдать за шумной компанией.

Но на меня не обращали никакого внимания.

Тогда в знак протеста я повернулся обратно к стене, впечатал щеку в подушку и сделал вид, что сладко сплю.