Кэтрин Мэнсфилд: Медовый месяц

«Сиюда, позалуйста. Сиюда, позалуйста. У меня есть тюдесный маленький столик, — страстно приговаривал он. — Как лас для вас, сэл, вон там, в уголку. Сиюда».

И Джордж, казавшийся ужасно скучным, и Фанни, пытающаяся выглядеть так, будто она всю свою жизнь только и знала, что вращаться в среде незнакомцев, последовали за ним.

«Вот позалуйста, сэл. Здиесть вам будет халасо», — улещевал менеджер, снимая со стола вазу и ставя ее обратно на стол, как будто она — свежий маленький букетик, возникший из воздуха. Но Джордж отказался садиться сразу. Он знал этих ребят; его не объегоришь. Эти ребята всегда рады тебя поторопить. Поэтому он заложил руки в карманы и спросил Фанни очень спокойно: «Тебе здесь нравится? Может, хочешь в другое место? Может, вон туда? И он кивнул на столик на другой стороне».

Как здорово быть светским человеком! Фанни обожала его так глубоко, но она только хотела поскорее сесть за столик и выглядеть, как все остальные.

«Я… мне здесь нравится», — выдохнула она.

— Хорошо, — поспешно ответил Джордж, сел первым и быстро произнес: «Чай на двоих и шоколадные эклеры».

«Отень халасо, сэл, — сказал менеджер и его рот открылся и закрылся, как будто он готов к очередному нырянию под воду. — Мозет, с тостов натьнёте? У нас есть плекласные тосты».

«Нет, — обрезал его Джордж. Ты же не хочешь тосты, Фанни»?

«О, нет, спасибо, Джордж», — ответила Фанни, молясь, чтобы менеджер ушел.

«А, мозет, леди хотет взглянуть на лобстелов в батьке? Пока готовится тяй». И он сделал гримасу и ухмыльнулся, и стряхнул салфетку — так, как будто ударил плавником.

Джордж сделал каменное лицо и снова сказал «Нет», а Фанни наклонилась над столиком, расстегивая перчатки. Когда она подняла голову, официант исчез. Джордж снял шляпу, бросил ее на стул и пригладил волосы.

«Слава богу, — произнес он. — Ушел. Эти иностранцы такие надоедливые. От них можно избавиться только если вот так молчать. Боже мой»! — снова вздохнул Джордж с таким жаром, что, если бы это не было бы так нелепо, Фанни могла бы вообразить, что он боится менеджера не меньше, чем она сама. Но она почувствовала прилив любви к Джорджу. Его руки лежали на столе, загорелые, большие руки, которые она так хорошо знала. Ей захотелось взять его за руку и сильно сжать. Но, к ее удивлению, именно это сделал сам Джордж. Перегнувшись через столик, он накрыл своими руками ее руки и сказал, не глядя на нее: «Фанни, дорогая Фанни».

«О, Джордж»! Именно в этот божественный миг Фанни услышала дин — дон — трынь — брынь и легкое бренчание. Будет музыка, подумала она, но сейчас музыка была не нужна. Ничего не было нужно, кроме любви. Слабо улыбаясь, она посмотрела в слабо улыбающееся лицо, и чувство было таким блаженным, что ей захотелось сказать Джорджу: «Давай останемся здесь, за этим маленьким столиком. Все чудесно, море чудесно. Давай останемся». Но вместо этого ее глаза посерьезнели.

«Дорогой, — сказала Фанни. — Я хочу попросить тебя кое о чем. Обещай, что ответишь мне. Обещай».

«Обещаю», — ответил Джордж, слишком торжественно для такой серьезности, какую испытывала она.

«Я вот что хочу спросить». Фанни помедлила, опустила глаза, снова подняла взгляд. «Ты чувствуешь, — сказала она мягко, что ты хорошо меня знаешь — теперь? В самом деле знаешь»?

Для Джорджа это было уже слишком. Знает ли он свою Фанни? Он ухмыльнулся широкой детской ухмылкой. «Думаю, что, да, черт возьми, — ответил он многозначительно. — А что? В чем дело»?

Фанни почувствовала, что он не вполне понял. Она поспешно продолжила: «Я вот что имела в виду. Очень часто люди, даже если они любят друг друга, как бы это сказать, — так трудно это выразить словами — не знают друг друга, как следует. И даже не хотят узнать. По — моему, это ужасно. Они не понимают друг друга в самых важных вещах». Казалось, Фанни в ужасе. «Джордж, у нас ведь так не будет? Никогда не будет»?

«Никогда», — засмеялся Джордж и уже собирался сказать ей, как ему нравится ее маленький носик, но тут подошел официант с чаем и заиграл оркестр. Флейта, гитара, скрипка, и они играли так весело, что Фанни показалось, что даже у чашек с блюдцами могут вдруг вырасти крылья и они улетят, если она не будет за ними тщательно следить. Джордж поглотил три шоколадных эклера. Фанни — два. Чай, несмотря на его странный вкус — «Лобстеры в бачке», прокричал Джордж сквозь оркестр — оказался хорошим, и, когда поднос был отставлен и Джордж закурил, Фанни осмелилась взглянуть на других людей. Но больше всего ее поразил оркестр, скучившийся под одним из темных деревьев. Толстяк, перебиравший гитару, походил на картинку. Темнокожий человек, игравший на флейте, все время поднимал брови, как будто удивлялся звукам, исходившим из его инструмента. Скрипач сидел в тени.