Рут Маклеод: Повелительница тьмы

После долгого хранения в шкафу подарки отца выглядели пыльными и какими-то чужими. Даже сейчас, раскладывая их на столе, Лана не могла избавиться от чувства вины, хотя матери уже и не было рядом.

Она взяла в руки детскую «муу-муу» и сразу вспомнила, что отец прислал ее, когда ей исполнилось шесть. Вернувшись из школы в тот день, почти пятнадцать лет назад, она вытащила из почтового ящика пакет. Мать была еще на работе, и Лана, прижимая подарок к груди, бросилась к себе в спальню. Сначала она хотела спрятать его (в прошлом году мать сожгла отцовский подарок, даже не показав его ей), но искушение посмотреть, «а что там», оказалось сильнее.

Она нетерпеливо развязала бечевку, и через минуту уже вертелась перед зеркалом в нарядной «муу-муу» — пестрой накидке диковинной раскраски, доходящей до щиколоток. Новая вещь так захватила девочку, что она и не заметила, как пришла мать. Мать застыла в дверях спальни, и в ее глазах были не гнев или обида, а скорее страх и смятение.

Позже, много позже Лана смогла понять эти чувства. Понять и оценить. Мать боялась, что отец, бросивший ее когда-то ради экзотической магии Гавайев, отберет и дочь.

Стоило немалых сил и нервов уговорить мать не выбрасывать «муу-муу», в конце концов та сдалась и с тех пор старалась делать вид, что не замечает ежегодных подарков. Однако Лана не могла не видеть, что всякий раз, когда приходила новая посылка, лицо ее матери как-то сразу старело. А они приходили каждый год, в один и тот же день — день ее рождения — и таили в своих бумажных недрах то изукрашенную перьями маску из половинки тыквы, то расписные бамбуковые палочки, то юбку из травы…

В этом году отец прислал блюдо-сад с зеркалом-озером внутри, на берегу которого сидел крохотный «тики», каменный идол, рассматривающий свое уродливое отражение. Подпись гласила: «Акуа, гавайское божество». Теперь блюдо стояло на окне, рядом с букетом из листьев, и солнечный луч, касаясь его, точно волшебная палочка, окрашивал «сад» золотом.

Это был самый большой подарок, если не считать огромной гирлянды орхидей, доставленной самолетом на похороны матери.

Вспомнив эти орхидеи, девушка снова ощутила тревогу и нерешительность, не дававшие ей всю ночь уснуть. Дело в том, что вместе с подарком пришло письмо. Первое письмо от отца. Сама она аккуратно писала ему каждый год, благодаря за подарки, но ответа никогда не было. Лана совсем не знала отца и боялась его.

И вчерашнее письмо отнюдь не рассеяло ее страхи. Это было даже не письмо, а короткая записка, в которой говорилось, что, узнав о смерти своей бывшей жены, отец приглашает ее обосноваться на Гавайях, в его доме. Дорога оплачена.

«Никуда я не поеду!» — было ее первой реакцией. Вся ее жизнь — работа, планы, друзья — никак не вписывалась в этот внезапный поворот судьбы. Но чем больше она думала об этом…

Она быстро взглянула на часы и поспешила в спальню, чтобы привести в порядок волосы. Вот-вот должен был появиться Вейни Холл. И он поможет ей принять решение, тем более, что оно так или иначе касается и его. День их свадьбы был уже назначен, и мать просила, чтобы ни ее болезнь, ни смерть не принимались в расчет.

Другой просьбой, даже не просьбой, а приказом, было никогда не ездить на Гавайи.

— Он может позвать тебя, когда я умру, Лана, — говорила она, — но не слушай его! Это вовсе не значит, что он любит тебя. Он не способен просто любить. Он захочет использовать тебя в своих целях, как всю жизнь использовал других.

— Не волнуйся, мама. Я не допущу…

— Так и будет, я знаю! Но не впускай его в свою жизнь! Его подарки, его показное внимание могли взбудоражить твое воображение, но помни, что все это делалось лишь назло мне! Единственное, чего он хотел — это встать между нами. Он жесток…

Вера в его жестокость была бы куда сильнее, если бы Лана не знала, как болезненно чувствительна мать. Иногда ей было достаточно просто возразить, чтобы она расплакалась. И девушка научилась держать свое мнение при себе.

Свое собственное мнение сложилось у нее и об отце, хотя она и отдавала себе отчет, что оно строилось исключительно на туманных детских представлениях о нем. Иногда Лане даже казалось, что она помнит его. Когда они с матерью вернулись на континент, ей было всего три года, и хотя в доме она не видела с тех пор ни одной фотографии, память ее хранила смутный образ высокого темноволосого мужчины, сильного и веселого, заполнявшего собой весь ее детский мир…