Вера Радостная - Со мной будет Нике!

– Прощайте. Видите ли, понимание искусства сложилось много веков назад, и Ваша картина никак не входит в его рамки, – отвернулся торговый агент и занялся просмотром бумаг.

Нике резко встала. Стул, на котором она сидела, подскочил и с грохотом упал. Мужчина дернулся от этого неожиданно громкого звука и уронил бумаги.

– Ну, что за погром!

Нике с шумом подняла стул, силой швырнув его на пол. Агент снова дернулся, казалось ещё сильнее, чем прежде, после чего неудачно взмахнул рукой и задел расчудесную вазу. Та покачнулась, но устояла. Нике не вовремя кинулась её поддерживать, но получилось только хуже. Её рука соскользнула, и ваза, звонко хрустнув, вдребезги разбилась.

Мужчина пронзительно вскрикнул. Нике, остолбенев, уставилась на вазу, затем хмыкнула, гордо подняла голову и, кинув агенту, что он ничего не смыслит в настоящем искусстве, пошла к двери.

– Куда?– озверевшим голосом крикнул агент.

Нике ускорила темп и бросилась прочь. Выбежав на улицу, она принялась в панике звать такси. Ничего не добившись, девушка кинулась на дорогу и налетела на какую-то машину. Сильно дернув дверцу и чуть не сломав её ручку, она залезла внутрь, попутно оглядываясь по сторонам и совершенно не обращая внимания на обалдевшего от такой наглости водителя. Вдруг Нике испугалась, вздрогнула и, дергая руками, нервно вскрикнула: «Поезжай, поезжай!»

Машина медленно и лениво тронулась с места. «Дави на газ, черт тебя возьми!» – в истерике заорала Нике, о чем скоро пожалела. Автомобиль резко дернулся. Нике больно отбросило на кресло, и воздух ясно просвистел около её уха. У машины словно выросли крылья, она понеслась вперед очень быстро, с желанием превзойти скорость света. Нике вдавилась в сиденье и поспешно пристегнула ремень безопасности.

Из открытых окон рваными кусками дул ветер. Он бил по лицу, душил, лишал зрения и слуха. Со второй попытки Нике закрыла окно. Она хотела попросить водителя закрыть свое, но её слабое старание что-то сказать выхватил ветер и унес в небо.

Машина свернула, но скорость не снизилась, и Нике продолжала упрекать себя за то, что села именно в эту машину. Ей было дурно, она задыхалась, кружилась голова. От ветра навернулись слезы.

Бросив случайный взгляд на Нике, водитель опустил ногу на тормоз. Они поехали медленнее.

– Кстати сказать, меня зовут Луиджи, – подал голос водитель, выводя девушку из транса.

– Прежде чем сесть за руль, надо научиться водить, – заорала она в ответ. – Разве можно так ездить? У меня чуть сердце не остановилось!

– Ты сама сказала давить на газ!

– Я сказала давить на газ, а не выключать систему мозгового контроля.

– Все системы у меня в полном порядке.

– Я рада слышать, – её слова уносил ветер. – Ты всех так катаешь или специально для меня старался?

Луиджи ещё снизил скорость.

– Я не водитель автобуса, чтобы осторожничать, – сказал он.

– Да, с такими успехами тебя водителем никуда не возьмут… Укладка насмарку…Не хватало ещё, чтобы тушь из-за слез потекла… Трудишься, наверное, – Нике оглянулась по сторонам, – в душном офисе, с бумажками возишься. Но стоит выйти за дверь, отрываешься на всю катушку.

– Вообще-то я гонщик, – глядя на дорогу, прервал её Луиджи.

Нике отвернулась. Она попадала и не в такие глупые положения, поэтому смущение немедленно прошло, и она нашлась, что ответить:

– Если ты с такой скоростью ездишь на гонках, это не означает, что надо так кататься по жизни. Ко всему надо относиться с умом.

– Я не знаю твоего имени.

– Нике.

– Нике, у тебя неправильное представление о профессии гонщика. Я умею везти машину мягко и плавно, но когда в салон залетает девушка, кричащая, чтобы я давил на газ, я прикладываю всё гоночное умение и еду очень быстро, чтобы ей помочь. Куда тебя подвезти?

– Останови здесь. Мне недалеко до дома. У меня совершенно нет представления о гонках, – пробормотала девушка. – Но всё равно спасибо. Я, правда, тебе очень благодарна.

Автомобиль остановился.

– Что это за доска, Нике?

– Сам ты доска! Доска по имени «Луиджи». Это моя картина. Я великая художница!

– Здóрово, можно посмотреть?

– Нет. Ты не оценишь, она никому не нравится, – шмыгнула носом Нике.

– Но мне любопытно, пожалуйста, – попросил Луиджи. – Разве великие художницы могут рисовать плохо?!

Нике осторожно достала картину, положила на капот, и Луиджи удивленно поднял брови.

– На мой взгляд, мрачновато, – сказал он.

– Ничего она не мрачная. Философская. О смысле жизни.