Ольга Малышкина - Замужем за Лордом

– Монстера, мать твою.

И даже оба вышли на лестничную клетку, чтобы с ненавистью посмотреть на растение.

– Слушай, а ты не мог бы наклеить на дверь ваши полицейские ленточки, мол, опечатано? А то я не знаю, как теперь быть, замок-то я сломал, а мне в больницу нужно…

Парень пошёл навстречу. Сергей подписал протокол и умчался.

– Рассечение головы в затылочной области глубокое, но не смертельное; сотрясение мозга – плохо, но тоже поправимо. А вот сердечко у неё изношенное, даже странно с учётом юного возраста и отсутствия врождённых патологий. Я думаю, именно сбои в его работе и послужили причиной обморока, – добросовестно изложил врач. – Пока не подлечите сердечко, о детях лучше и не думайте. Вы ведь муж? – запоздало поинтересовался он.

– Его друг, – отрицательно качнул головой Сергей.

– А муж где?

– В командировке.

– Хорошо бы ему поскорее вернуться, сердца девушек – материя очень тонкая, – закончил врач разговор в неожиданно романтическом ключе…

Макс работал как одержимый, не слушая коллег, которые пытались на него воздействовать. Словно хотел заранее отдать как можно больше из своего долга спасателя. Лине наговаривал по Ватсапу длинные письма, полные нежности и любви, надеясь, что когда-нибудь она их выслушает. Родителям сообщил, в какой она больнице, чтобы навещали её и заботились. Попросил устроить Лину в отдельную палату с «личным» туалетом. Любовь Сергеевна так и не поняла, в чём её вина. Но в разговоре с сыном больше к этому вопросу не возвращалась, поручив мужу съездить на квартиру и починить замок. На месте Андрей Леонидович быстро обо всём догадался, и несчастное растение в третий раз удостоилось нелестных слов, супруге он не сказал, что её монстера украшает не квартиру сына, а лестничную клетку.

Лана узнала о несчастье с сестрой первая, хотя и не смогла объяснить Виктору, каким образом это происходит. Просто сначала резко заболело сердце, а потом голова, очень ломило затылок. И когда Виктор хотел позвать врача, грустно покачала головой, уколы и таблетки тут не помогут. Предчувствия, конечно, подтвердились. И теперь нужно было где-то черпать внутренние силы, чтобы делиться ими с Линой. Она вспоминала самые весёлые моменты жизни, когда-то их семья была большой и счастливой… Мысленно разговаривала с ней, раскрывая свои детские шалости над бесхитростной и доверчивой сестрёнкой. «Помнишь, как ты поймала большого жука-рогача и устроила ему уютный домик в спичечном коробке? Соорудила постельку из кусочка ткани, поставила на подоконник, чтобы он мог ночью смотреть на звёзды. Пока ты спала, я выпустила его на улицу, а тебе сказала, что он сам превратился в звезду и улетел на небо. И ты целый месяц искала его там, и просто глазами, и в папин бинокль, а в детском саду всех уверяла, что на небе есть звезда по имени Жук-Рогач… А помнишь, как ты мечтала сделать собственный кукольный театр? И я тебе сказала, что мама не рассердится, если ты вырежешь для своего театра картинки из книжек домашней библиотеки, потому что театр гораздо важнее. И ты целый день их вырезала и наклеивала на картонки, а вечером показала родителям спектакль. А когда они спросили, откуда такие красивые фигурки, ты показала целую стопку испорченных книжек. Но меня не выдала. Просто с глубокомысленным видом повторила, что театр важнее… А помнишь, как мы подбирали котят и щенков и ходили по дворам пристраивать их в добрые руки, потому что у мамы была аллергия и нам нельзя было оставить их у себя?.. А помнишь, как папа научил нас азбуке Морзе и мы перестукивались ночи напролёт по стойкам нашей двухъярусной кровати? А когда соседи стучали нам по батареям, мы в ответ стучали им азбукой… А помнишь, как мы отдыхали на море и тебя утащило волной? Ты не умела плавать и чуть не утонула. Вокруг было полно людей, но ты никого не позвала на помощь, выбралась сама, и потом тебя долго рвало солёной водой…»

Лина мужественно выдерживала визиты новых родственников, чувствуя себя виноватой, что доставила столько хлопот. Стеснялась того, что они узнали от врача о её больном сердце и рекомендациях не заводить детей, пока она его не вылечит. Они ведь ждали внуков… Переживала за Макса, за то, что, вместо того чтобы поддерживать его, заставила так о ней волноваться, боялась смотреть в зеркало: чтобы обработать и зашить рассечение, ей обрили голову. И теперь она была похожа на тифозную больную, раненную где-нибудь на фронтах войны, сходства добавляли синяки под глазами и синеватые губы – следствие сердечной недостаточности. Телефоном ей пользоваться не разрешали, сказали, что это лишние волнения, которые ей пока противопоказаны, поэтому она не услышала ни одного письма от Макса. И вообще уже очень давно не слышала его голоса. Только то, что передавали ей его родные или Сергей, который периодически забегал её проведать, а также рассказать, как чувствует себя Лана, про которую он узнавал у Виктора. Однажды её навестила бабушка Макса, Софья Андреевна, та самая, кому принадлежала брошка. Это оказалась высокая статная женщина, с аристократической осанкой. Лина поняла, что именно в неё пошли и сын, и внук. Ужасно обидно было представать перед её строгими глазами в таком виде, но изменить она ничего не могла, только дожидаться, когда посетительница насмотрится на неё и уйдёт, а потом лить тихие слёзы в подушку.