Анастасия Баталова - Моя реальность

В длинном сумрачном коридоре она каждый раз с отвращением проталкивалась сквозь нагромождение чужой одежды и обуви, каких-то старых вещей, которым уже не нашлось места в комнатах, пыльных коробок, сумок, банок с солениями, санок, лыж, сложенных стопками книг.

Очень разные люди соседствовали с бабушкой Айрис. Пожилой профессор университета, схоронивший жену, который годами ходил в одном и том же засаленном свитере; одинокий некрасивый парень, который всем помогал – чинил бытовую технику, затаскивал в комнаты тяжести, собирал упрямую икеевскую мебель; неряшливая пьющая женщина за пятьдесят, которая постоянно жалела «бедненькие мои», подбирала и притаскивала домой бродячих кошек. Некоторые спустя какое-то время убегали обратно, но появлялись новые – таким образом количество кошек в квартире с незначительными колебаниями оставалось постоянным. В кухне соседи постоянно натыкались ногами на миски с какой-то бурдой, кошки шныряли по столам и подоконникам в вечных поисках съестного, а когда благодетельница варила своим подопечным рыбные хвосты вонь стояла такая, что невозможно было дышать.

Ещё две комнаты занимали какие-то очень незаметные люди, которые почти никогда не появлялись дома. Один приходил примерно дважды в месяц, всегда не один, причём спутница каждый раз оказывалась новая, закрывался с дамой на пару часов в комнате, а потом пропадал опять. Злые языки говорили, что он женат, и адрес на Васильевском держит за собой исключительно ради возможности предаваться гнусному блуду.

Жильцы последней комнаты постоянно менялись. Одно время там квартировали какие-то весёлые студенты, потом вздорные молодожёны, которые регулярно скандалили, потом ещё кто-то… Хозяйка жила в другом месте и Айрис даже не знала, как она выглядит.

Красная Шапочка не забывает свою бабушку. Ещё при подъёме по лестнице в сырой темноте подъезда в голове у девушки начинала звучать песня Сургановой «Весна».

«В коммунальной квартире Содом и Гоморра…»

Была даже некая интрига в том, какие звуки и запахи встретят её на сей раз, какого окраса кошка выбежит навстречу, чтобы ткнуться мордой в мех на сапоге, и кто заселился в последнюю комнату…

Айрис нащупала крючок, сняла пальто, втянула носом спертый тёплый воздух. В кухне, по-видимому, готовили котлеты.

Детский смех. Тонкий и чистый, как перезвон бубенчиков лихой тройки в ясную морозную ночь. Новый звук. Ещё один инструмент в оркестре. «Кто-то приехал. Надо бы взглянуть…»

В комнате бабушки как всегда всё дышало тленом. Выцветшие обои, кипы старых газет на продавленном диване, на полу, на стульях, непрозрачное от уличной пыли окно. Сама бабушка несколько лет уже перемещалась только в пределах квартиры, громко шаркая стоптанными тапками: у неё прогрессировала болезнь Паркинсона, голова моталась сама собой из стороны в сторону, пальцы левой руки плясали, будто крышка на кипящем супе.

Айрис приносила бабушке продукты, лекарства, газеты, без которых та жить не могла, иногда помогала старушке помыться или сходить в поликлинику. В другое время пожилую женщину навещала сиделка.

Усадив бабушку в кресло, Айрис накрыла журнальный столик ветхой, но чистой скатертью, выставила вазочки со сластями, протерла от пыли чашки, блюдца, сахарницу и отправилась на кухню ставить чайник.

Так и есть. Новые жильцы. У плиты стояла скорбно сгорбленная женщина среднего возраста в полинявшем пёстром домашнем халате. Два мальчугана лет трёх с моськами, перепачканными чем-то красным, с разных сторон тянули её за кушак. Ещё один ребёнок, по виду первоклассник, сидел за столом, сосредоточенно жуя котлету.

– Виктор! Ты где!? Забери их сейчас же! – воскликнула вдруг женщина резким, нервным голосом, обратив погасшее усталое лицо к выходу из кухни, – у меня же тут кипяток! Виктор!

– Ты меня звала, мама? – в дверном проеме появился худощавый подросток в застиранной серой толстовке с капюшоном. Он длинно вздохнул и выжидающе прислонился к косяку.

– Ну вот что ты встал столбом?! – возмутилась женщина, – уведи братьев отсюда, пока они ничего на себя не опрокинули! До чего же долго шарики в башке прокручиваются! Живо!

Подросток повернул голову и шагнул вперёд – тень от капюшона перестала падать на его лицо – и оно всё озарилось светом окна – юное, нежное, ослепительное, как первый снег…

Айрис так и замерла с пустым заварочным чайником в руке. Вот вам и Франклин-Миллер. Кончился. Вышел весь.