Валентина Гутчина - Одинокая женщина в Женеве

– Спишь? Милая, кто рано встает, тому Бог дает.

О, Господи, прости меня и за все сразу.

– Мам, сейчас только восемь утра. Вся Женева спит, тихо, как на кладбище.

А кладбище, кстати, тут же, под носом, стоит лишь выглянуть в окно: знаменитое Планпале, где похоронен великий и несчастный Кальвин и неповторимый Хорхе Луис Борхес. И где назначают свидания в солнечные дни местные влюбленные.

– Ну, милая, ты ведь знаешь, почему я звоню. Мне не терпится услышать твой рассказ о юбилее того кинопродюсера. Ты там ни с кем не познакомилась?

Последняя фраза объясняла все: мама слепо верила – стоит дочке появиться на большой швейцарской тусовке, как женихи посыплются на нее как из рога изобилия. Ольга подтянулась на локте, вытряхнула из пачки сигарету («Не надо бы курить, но так одиноко и потом – в Швейцарии курят все!») и, усевшись в кровати по-турецки, с телефонной трубкой, зажатой между левым плечом и ухом, закурила, щурясь на дым, глядя на серый сырой фон открытого окна. Дождь, дождь, дождь…

– Профессор Моккард говорит, что в Женеве почти всю зиму идут холодные беззвучные дожди, – проговорила, стряхивая пепел в чашку с остатками позавчерашнего кофе.

Фырканье на той стороне провода.

– Милая, при чем тут твой Моккард? Он всего лишь старый зануда-очкарик.

– Он вовсе не зануда, – неожиданно рьяно для самой себя, прервала мать Ольга. – У него великолепное чувство юмора, никто как он не знает русскую литературу, а уж сам язык…

– Да-да, это понятно, но я о другом, – смущенное хихиканье. – Я об этом юбилее, где ты вчера была, как его там?..

– Версо. Жак Версо, – Ольга кивнула, с улыбкой представляя, как мать вот сейчас щурится на сигаретный дым, которым, надо думать, уже заполнилась кухня. – Кстати, именно Моккард организовал мое приглашение на этот юбилей.

– Да-да, я же говорю, что все это понятно и твой Моккард просто душка. Но вопрос о другом: ты там ни с кем интересным не познакомилась?

Странно, но в последней фразе, в самом произнесении слова «интересный», прозвучала едва ли не тревога. Как будто мамочка боится, что дочь сведет дружбу с итальянской мафией, приняв их за нечто «интересное».

Искусственное покашливание (Ольга вдруг как наяву увидела покрасневшую мать, нервно тыкающую окурком в стеклянное дно пепельницы) и вдруг – сбивающийся, торопливый голос:

– Я так переживаю, что проснулась сегодня в пять утра и еле дождалась десяти, чтоб тебе позвонить. Выпила недельный запас кофе.

Нервный смешок. Бедная мама. Ольга вздохнула – как все это близко и печально-похоже: серое утро, серый дождь, серая жизнь.

– Увы, мама, я ни с кем не познакомилась. Как была, так и осталась – одинокая женщина в Женеве…

(Последняя фраза, почти буквально повторенная в письме таинственной незнакомки, каких-то несколько минут позже заставит ее сердце удивленно екнуть…)

Серое утро продолжалось. Отбросив трубку в сторону, Ольга побрела на кухню, где, безостановочно зевая, заправила кофеварку, поставила на плиту, а сама присела у окна, ни о чем конкретно не думая, бессмысленно глядя на громадные деревья с надгробными плитами у своих корней, рассеянно размышляя о Женеве, вчерашнем юбилее Версо, о маме, о себе и об их общем одиночестве.

Сколько себя помнила – мать всегда была одна. Некрасивая худая женщина, тихо и незаметно трудящаяся театральным костюмером. Совершая первые исследовательские подходы к зеркалу, Ольга, разглядывая собственное лицо – весьма хорошенькое по самым строгим оценкам – задавала себе вопрос: «Выходит, я пошла в папу? Кто он? Где он?»

Странно – он, отец, словно незримо присутствовал, наблюдая за ростом и взрослением дочери. Прекрасная квартира, прекрасная мебель и одежда, достаток и комфорт, французский лицей. И все это – на скромную зарплату театрального костюмера? Ха-ха три раза! Ольга рано начала делать выводы, самостоятельно сложив два и два.

– Мам, а где мой папа?

Этот невинный вопрос прозвучал однажды вечером 16 мая, в пятнадцатый день рождения Ольги. Мама была готова к нему и, дерябнув для смелости стаканчик шерри, закурив «Кэмел», начала долгий и скучный рассказ о юношеской любви, о прекрасном принце, который таинственно исчез, как только последствия любви стали очевидны.

Терпеливо выслушав сентиментальную мелодраму, Ольга немедленно задала следующий вопрос:

– Так это он наш спонсор?

И сделала жест, точно приводя в пример роскошные портьеры и кожаные кресла, персидские ковры на полу и африканские фигурки-пепельницы. На этот раз мама только выпила очередную порцию шерри, затянулась сигаретой и кивнула. Больше диалогов об отце между ними не было.