Антон Сальников - Как рушится надежда

Человек, который прижат к стене либо круто меняет жизнь на 360, либо погибает.

Посвящается тем, кого мы любим, но кого нет с нами рядом

Как по мне, так сама только идея разговаривать с внутренним голосом граничит с безумием, что уж говорить о ее реализации. Только самые настоящие безумцы в наше время способны отречься от общественного мнения в пользу своего внутреннего я. Возможно, так я и думал, пока однажды сам его не услышал. В то время я был абсолютно беспомощным, никто из моего окружения не желал поддержать меня в трудной ситуации. В этом и заключалась самая главная ошибка в моей жизни: я ждал помощи. Почему вдруг я сам себе вдолбил в голову, что люди должны помогать друг другу, что общественный строй, это не артефакт доисторических диких времен, а опора человечеству? Грезы о светлом будущем зашли так далеко, что даже сам себе я не был в состоянии помочь, поскольку тот самый внутренний писклявый крик подавлен низким уровнем самооценки. Хорошо отлаженное неравенство социальных слоев долго и упорно проходило практику с опытами над живыми людьми, результатом чего стало доведение машины по ликвидации личности до совершенства. Желание подняться в глазах себе подобных как будто на каких-то статусных качелях, то есть за счет понижения другого члена прайда, потеряло статус варварского и перешло в разряд обыденности. В то время я побоялся бы даже заикнуться о несправедливости, не то, что пытаться бороться за правду и свободу от оков общепризнанной позиции. Но все изменилось однажды, когда еле слышимый дискант плавно перетек в уверенный баритон, который пропоет эту историю…

До того, как я почувствовал первый прилив жгучего коктейля из собственной правоты и уверенности, приготовленного по лучшему рецепту эндокринных желез, я был обычным офисным планктоном. Средой обитания по праву считается бассейн нечистот человеческой души. Я был даже не живым существом, скорее тряпкой с надписью «ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ», затертой туфлями моих коллег. Другими словами, я знал размер обуви чуть ли не каждого работника, у которого хватало наглости потакать стадному инстинкту – давить самого слабого в стае. Частым клиентом по повышению собственной значимости за счет моего унижения был начальник отдела, вожак этого сброда. Смазливый гавнюк, получивший кресло благодаря папаше, завел такую привычку, как выливание помоев на одного конкретного подчиненного. Надо отдать ему должное, он сумел построить безотходное производство, другими словами, когда сотрудники способны пожирать все дерьмо, вышедшее из клоаки между подбородком и носом.

Именно за то, что я сделал с предводителем прайда, меня и посадили на принудительное лечение в психиатрическую больницу. Видимо папенькин сынок пожаловался куда следует, незамедлительно после грандиозного события в очередной вторник пять с половиной месяцев назад. А ведь я просто сказал правду. Скорее всего, именно тогда первый раз я прислушался к внутреннему голосу. Выкинул в лицемерные морды жгучую смесь истины с пристрастием. Я взорвался, не смог столько лет безответно впитывать в себя яд человеческой натуры. Это была бомба замедленного действия, и единственный ее недостаток заключается в том, что рано или поздно она все-равно взорвется. На пике нервного срыва я выкрикивал откровенные гадости в адрес окружавших меня на тот момент, опрокинул кулер с водой, раскидал отчеты, лежавшие на трех ближайших столах, с угрозами и со степлером кинулся на начальника отдела. Я мечтал закрыть этот паршивый рот раз и навсегда, и у меня это почти получилось. Одну скобу я успел вставить засранцу в верхнюю губу. Я бы мог и продолжить, все, кто столько лет с пристрастием полировал эту задницу, попытались убежать при первой же возможности. Совру, если скажу, что меня остановила оперативно сработавшая охрана, я остановился гораздо раньше, когда увидел выступившую кровь. Да, это было очень опрометчиво, но черт возьми, как же это было по-настоящему. Столько правды за такой короткий промежуток времени стены офиса не слышали за все время существования. И какова цена? Новая тема для разговоров, слегка подмоченная репутация, еле заметный шрам на губе, жалкая попытка противостоять элитным юристам в суде и одна ничего не стоящая разрушенная жизнь.

В голове плотно засели вновь и вновь повторяющиеся вопросы лечащего врача. Альберт – неплохой парень, даже чем-то симпатичен мне, но он так же, как и я не в силах противостоять системе. Он, как и я слишком слаб. Иронично судьба подкинула такому врачу меня в качестве пациента. Никто так громко не смеется, как сама жизнь. Но если быть предельно честным, у нее дерьмовый юмор. Два труса по разные стороны баррикады, а вместо оружия – зыбкие ничтожные слова. Это самое жалкое противостояние, которое можно только представить. Здесь даже не помогут голливудские спецэффекты с присущими им помпезностью и любви к разрушению.