Ирина Критская - Три судьбы. Часть 3. Ведунья

– Тссс. Представляешь, у меня появилось молоко? Неужели так бывает?

После затяжных, уже предосенних дождей выглянуло солнце, да так и осталось на небе – яркое, жаркое, как будто и не начался сентябрь, а радостный, зелёный июнь на дворе. Уходило оно, правда, спать пораньше, да и вставало неохотно, поздновато, но зато весь день светило яростно, иссушая зрелые травы. Вода в реке была теплой, просто парной, хоть купайся, но давно прогремел Ильин день, берега опустели, хотя неверующая молодежь все равно ныряла с тарзанок, не обращая внимания на ворчание стариков.

В день приезда Кольки с женой Марина с утра растопила печь, несмотря на дружную ругань домашних, но какие маковники в духовке, так, насмешка одна. Лепешку для них Марина только в печи пекла, именно там она получалась тонкая, равномерно поджаристая, но рыхлая, хорошо брала на себя мед, впитывала его, становилась прозрачной, запашистой и солнечной. А потом, когда Марина засыпала её слоем в пух разбитого мака, и она чуть застывала, хрустела ломко, аж слюнки текли, вкуснее не было выпечки.

Засучив рукава пышной кофты на полных руках, подняв волосы вверх, завязав их цветастой косынкой, Марина долбила мак в ступе, да так, что все её упругое, на удивление молодое тело ходило ходуном. Вадим, заскочив на кухню, вдруг крякнул по молодому, подкрутил рыжий ус, скользнул назад и чуть ниже, кхекнул

– Эх, где мои года! Милка дорогая.

Потом посерьезнел, сообщил обеспокоенно

– Алка к речке дите в коляске повезла. Отсюда видать, ты последи. Димку не видала? Сено сложить бы пора, то со второго укоса, иль Кольку подождем? Погниет же, жалко.

Марина ласково посмотрела на мужа, вот ведь хозяин редкий, успокоила.

– Да жди, что уж. Завтра и выйдете, втроем то сподручнее.

Потом хитренько глянула, щелкнула мужика по конопатому курносому носу легонько, ласково

– Коль не наберетесь на радостях, конечно. Вон бутылей набрал – еле в подпол уволокла.

Маковники уже были горой сложены в огромную, чуть не с ведро, глиняную миску, дышали медово-маковым духом, заполнив дом ароматом, как пришла с реки Алла. За эти несколько недель ее, как подменили – веселая, румяная, она даже поправилась, вся сияла молочно-розовой белизной, светилась изнутри счастьем, довольством. Она просто с рук не спускала Агнессу днем, ночью тоже спала рядом – уговорила мужа сбить ей кушетку, поставила рядом с люлькой и уходила ночью, укладывалась поближе к девочке, слушала ее дыхание. Малышка особенно и не доставляла беспокойства приемной матери – спала всю ночь, сопела носиком, днем же почти не плакала, смотрела по сторонам круглыми голубыми глазенками, улыбалась всем, весело гулила.

– Уже напекла? Ух, мастерица, ты Марина, хоть учись у тебя! Вкусней твоей стряпни никогда не пробовала, тебе бы в повара пойти. Димку не видела, пропал с утра.

– Что вы ищете вчерашний день? Нет вашего Димки, не знаю куда делся. Сбежал. Ишь ты, лиса, нахвалила.

Алла лукаво подморгнула смутившейся Марине, схватила маковник, сунула в рот, ,уворачиваясь от полотенца, которым Марина хотела ляпнуть невестку по округлившейся попе, крутанулась на одной ножке, отскочила, аккуратно и нежно вытащила ребенка из коляски, чуть подкинула , играя, и унесла в комнату кормить.

…Тропинка среди высокой травы, уже вставшей выше головы и почти засохшей была узенькой, почти забытой – некому было больше по ней ходить, да и мостик на ту сторону, к заброшенному давно домику почти обвалился. Димка выбрался к берегу весь обжаленный старой, уже похожей на деревья крапивой, постоял, расчесывая здоровенные волдыри на руках, чертыхнулся и осторожно, стараясь не наступать на гнилые доски пошел через мост. Домик Власа тоже зарос по крышу, кто не знал и не заметил бы с той стороны, но к калитке невысокого заборчика все же трава была примята, кустарник вырублен – человек явно проложил себе путь. Калитка была приоткрыта, дверь в домик тоже, и Димка, постучав для приличия, вошел в сени, потоптался в нерешительности, вдруг поняв, как глупо его появление – о чем говорить, что спрашивать. Хотел было развернуться, уйти восвояси, но в дверях, как будто материализовавшись из небытия появился Влас. В свободной рубахе навыпуск с косым воротом, широких штанах, заправленных в высокие мягкие сапоги, длинными волосами, повязанными на бледном лбу узким шнуром, он казался выходцем из какой-то старой книги – то ли сказок, то ли преданий. Он мотнул головой, приглашая Димку в дом, прошел следом, указал на лавку, плеснул в кружку какой-то душистый отвар, подвинул ее по столу к Димке