Полина Рей - Асфиксия

– И? – уточняю на всякий случай.

Лена считала Кравцова моим другом, я – считал его падлой. Не потому, что он пару раз разложил мою жену, просто был гонд*ном по жизни.

– И он предложил втроём переспать.

Следующие слова застревают в горле. С кем интересно? Я, он и Лена? От этой картины меня начинает подташнивать.

– Мне не понравилось, – продолжает Лена, и до меня доходит, что видимо, Кравцовская жена была тоже весьма свободных нравов. – Но если ты захочешь…

Не совсем понимаю, к чему она ведёт. Намекает на секс втроём, чтобы в нём поучаствовали я, Тоня и Лена? Я даже не подозревал, что до этого когда-нибудь может дойти.

– Лен… – усмехаюсь, растирая лицо ладонью. – Ты гипертрофируешь. У нас с тобой всегда были свободные отношения, так?

– Так.

– Нас обоих это устраивало. Так?

– Так.

– Сейчас тебя перестало устраивать, я прав?

Она задумывается. Вижу, как на лице эмоции сменяют одна другую. Как закусывает губу, видимо, подбирая ответ. И тяжело вздыхает.

– Ты прав. Но не в этом. Я действительно всё усложняю.

Лена поднимается из-за стола, подходит ко мне и обнимает за шею. Наклоняется и шепчет на ухо:

– Я просто люблю тебя, Горский. Помни об этом.

– И я тебя люблю, – вру жене, скользнув губами по её щеке. – Поэтому давай не будем делать трудным то, что того не стоит. Окей?

– Окей. Ладно, я в салон. А потом… может на пару дней к родителям скатаюсь.

– Хорошо. Поехать с тобой?

– А ты хочешь?

– Хочу. Но надо поработать.

Я снова вру. С гораздо большим удовольствием останусь дома и просто побуду в тишине. Но если жена сейчас скажет, чтобы я ехал с ней – придётся ехать.

– Хорошо, тогда работай. Мне лучше без тебя побыть и голову проветрить.

Больше в этот день я Лену не вижу. Она уезжает через час, а я планирую провести время наедине с собой. Что в итоге сделать не удаётся, но я этому только рад.

Вечером в сотый раз просматриваю в сети то единственное, что удаётся найти по Тоне. Какая-то сраная страница в соцсетях, которую нашёл лишь чудом. И там – единственная фотография. Она сидит на подлокотнике дивана, полуобернувшись к камере. Не позирует, видно, что выцеплена объективом случайно. В этот момент в голову приходит совершенно дурацкая мысль о том, почему я так на неё запал. Она настоящая, вот в этом всём. И в страхе её, и в покорности, которой я от неё добился, и на фотке этой тоже естественная.

Я всегда окружал себя совсем иными женщинами. Крашеными сучками, готовыми за лишнюю сотню сделать что угодно и как угодно. Тоня тоже была со мной из-за денег. Только вот я был уверен – не нуждайся она в них так остро, хер бы мне обломилось хоть что-то.

Стук в дверь раздаётся так неожиданно, что я инстинктивно захлопываю крышку ноутбука, будто едва не попался с поличным.

– Кирилл Дмитриевич, к вам посетительница, – объявляет домработница Надя, робко заглядывая в приоткрывшуюся щель.

– Кто?

– Не знаю. Она не назвалась. Сказала, что пришла вернуть вам долг.

Б*я. Наверняка Тоня. Притащила бабки, и сейчас скажет, что больше так не может, бла-бла и прочая хрень.

– Сказать, чтобы её впустили?

– Она что, за воротами?

– Ну, да.

Мля.

Оттолкнув Надю, мчусь из дома, под ливень, который зарядил как нельзя некстати. Возле ворот действительно стоит Тоня, прижимает к себе пакет с деньгами. Промокла до нитки – тушь потекла. И кажется, она изрядно под шафе.

– А! Кирилл… а я к… к вам! – говорит она с вызовом, пытаясь сразу же впихнуть мне деньги. – Пришла вернуть. Я немного забрала там…

– И немного перебрала, – констатирую я очевидное, грубо схватив Тоню под локоть. Тащу её к дому, а она шагает следом и даже не думает сопротивляться. Когда втаскиваю её в холл, сам промокаю до нитки.

– Правильно. Я отработаю. Что мне нужно сделать тысяч на двести?

Хочется ругаться. Громко и матом. Руки Тони, ледяные и красные, тянутся ко мне, пытаются начать расстёгивать рубашку, но последнее, чего мне сейчас хочется – трахаться с ней.

– Я не сплю с чужими женщинами в доме, где живу с женой, – чеканю холодно, откидываю пакет с деньгами в сторону и начиная стаскивать с Тони мокрую одежду.

Она замирает. Смотрит непонимающе, после чего усмехается. Не идёт ей это всё – показная надменность, вытравленная изнутри лживая покорность. И насмешки фальшивые тоже не идут.

– В душ иди. Простынешь.

Только когда в ванной, куда силой впихнул почти что голую Тоню, начинает литься вода и слышатся то ли всхлипы, то ли приглушённые рыдания, отправляюсь к себе, чтобы переодеться. Никогда не любил бабские истерики, прямо не переносил на дух, до спазмов рвотных, но в этот раз всё иначе. Это и не истерика даже, больше похоже на предсмертную агонию бабочки, которая угодила в паутину. Вот только я себя пауком не считал, и не думал, что настолько могу быть противен Тоне, что она один раз возьмёт у меня в рот и прискачет едва ли не ночью с деньгами наперевес.