Анастасия Вкусная - Подаренная

– Но есть то, что я могу для тебя сделать, – продолжил, не дожидаясь моей реакции на плохие новости. – Очевидно, сама ты уехать не можешь, но я помогу. Рейс Москва – Лос-Анджелес, частный самолет. Роману не хватит возможностей, чтобы помешать мне.

– Спасибо, – говорю сквозь еле сдерживаемые слезы, свобода так близка и так недосягаема. – Но ничего не выйдет – я не могу уехать.

Смотрю ему в глаза, он, кажется, не верит в то, что услышал – опять не ожидал отказа.

– Я пойду, поздно уже.

Забираю сумку и плащ, и быстро, чтобы не дать ему опомниться, выхожу в коридор. До лифта практически бегу, нажимаю на кнопку, двери начинают закрываться. Где-то позади открывается дверь в номер, я не оборачиваюсь.

Всю дорогу до дома ломаю голову, что сказать Роману. В итоге принимаю наверное единственно верное решение – говорить буду правду и только правду. Партнер ложь за версту чует и как бы все плохо ни было, почему-то я была уверена, что мое желание решать новые проблемы сообща он оценит. Но а если нет, конец у меня все равно будет один.

Роман ждет меня у лестницы как бывало и раньше. Он трезвый, бледный и нервный. На первый взгляд его реакция кажется мне странной. Увидев меня, он подскакивает с кресла и быстро пересекает холл. Пытается обнять, но я выворачиваюсь.

– Мне нужно в душ, сейчас же. Потом я все расскажу.

Я быстро ухожу в сторону своих комнат, и он не препятствует мне. В ванной долго и тщательно пытаюсь отмыться от запаха мужчины и секса с ним, от самих воспоминаний о его прикосновениях. Между ног уже почти не саднит, и я выдыхаю с облегчением, хотя бы врача звать не придется.

С тех пор как Роман напал на меня, я стала закрывать свои двери, причем все. В халате я также больше не хожу. Выбираю в шкафу максимально закрытую и плотную домашнюю одежду, переодеваюсь, просушиваю волосы полотенцем. Внимательно разглядываю себя в зеркале – старые синяки все еще виднеются бледно-серыми пятнами, а на шее расцветает огромный лиловый засос. Почему-то именно это становится последней каплей, и я реву, уткнувшись в собственные руки. Пару ногтей я все же сломала, пытаясь удержаться за скользкую столешницу раковины в его ванной. Чувствую себя растоптанной, использованной и почему-то обманутой. Роман так сильно верил, что мое согласие заставит Армана ускорить переговоры и приведет их к положительному результату, что и я поверила в это. На самом деле ни у одного из нас не было реальных оснований так думать.

Не знаю, сколько продолжается моя истерика, на улице уже совсем темно. Я выхожу в сад, сажусь на скамейку и открываю коробку конфет. Дмитрий притащил ее с какой-то встречи незадолго до своего исчезновения, я убрала в ящик и забыла, а недавно нашла. Я ем сладкое, не задумываясь о калориях и кариесе. На улице прохладно, ветерок треплет все еще мокрые волосы. Шоколад очень вкусный, я люблю сладкое, оно всегда помогает мне стать немного радостнее. Я вспоминаю Дмитрия, как он заботился обо мне, как баловал и ничего не просил взамен, только предлагал. Где-то за месяц до нашего последнего совместного завтрака, я все же ответила «да» на его самое настойчивое предложение. Он был в восторге, но я настояла, чтобы никто заранее не узнал. И зря, если бы все знали, сейчас бы у меня все могло складываться совсем по-другому. Прошло чуть больше года, как он пропал, и его любимая девочка превратилась в девку, которую бьют и насилуют. И я все еще не могу понять, как это случилось со мной…

Конфеты закончились, слезы и жалость к себе – тоже. Второй час ночи, но я знала, что Роман ждет. Умылась и пошла к нему в кабинет. Он что-то нервно выстукивал на клавиатуре своего ноута. Дверь была приоткрыта, поэтому заметил он меня не сразу. Я села на стул перед его рабочим столом, и тогда он поднял глаза.

– Ты в порядке? – вопрос был логичным, но абсолютно излишним в нашей ситуации.

– Нет, но скоро буду.

– Он… он не обидел тебя?

Я скривилась, будто от кислого, и, кажется, меня даже слегка замутило.

– Не больше чем ты. Может, хватит этого лживого сочувствия? Ты же сам меня к нему отправил.

– Знаешь… когда ты уехала, я подумал, что слегка погорячился, – на лице его проступила такая искренняя, глубокая печаль, что я бы поверила, если бы успела забыть его угрозы.

– Так что не позвонил? Не разрешил вернуться?

Вопрос мой он оставил без ответа, но и так все было понятно.

– Как прошло?

– Не очень, – решимость рассказать все, как есть, покидала меня с каждой секундой. Я ведь сделала все, что от меня требовалось. Не хотелось пострадать за то, в чем не было моей вины.