Мария Высоцкая - Западня. От него не сбежать…

Быстро миную четыре пролета и оказываюсь на улице. Раннее утро прекрасно отсутствием суеты. Солнце лениво тянет лучики к земле, а холодный с ночи воздух начинает прогреваться. Я люблю утро. В эти часы даже дышится по-другому. Свободнее. Может быть, стоит опять начать бегать?

Вытаскиваю телефон и открываю приложение такси. Пока отмечаю свою геолокацию, у тротуара, в паре сантиметров от меня, останавливается машина. Поднимаю взгляд, а дверь со стороны пассажира открывается.

– Садись, прокатимся.

Остервенело хлопаю дверью, на что Витина бровь вопросительно ползет вверх.

– Ты бы за мной еще в номер пришел.

– Как прошло? – игнорирует мою претензию и поправляет манжеты.

– Нормально.

– Он поверил в твою искренность?

– Думаю, да, – улыбаюсь и отодвигаю край пиджака, – платье даже порвал для убедительности.

– Просто хотел полапать. И все же, – Витин сальный взгляд скользит по моему бедру, – у тебя классные ноги, Луизка. Может, минет?

– Охренел? – закатываю глаза, резко прикрываясь пиджаком.

– За эти четыре года я так и не нашел ту, кто сосет лучше, чем ты.

– Сомнительный комплимент, – кривлю губы, – высади меня здесь. Сама доберусь.

Витя кивает водителю, и тот припарковывается на центральной площади.

– Позвоню, – бросаю через плечо и выхожу на улицу.

«Мерседес» скрывается за углом, а мои холодные пальцы наконец-то нажимают кнопку «вызвать такси».

Домой приезжаю минут через двадцать. Ромка еще дрыхнет. Проскальзываю в душ, чтобы смыть с себя запах салона Витиной машины. Платье выбрасываю в урну под раковиной на кухне сразу, как только там оказываюсь. Завариваю кофе. У меня есть целое воскресенье, чтобы отдохнуть. Привести мысли в порядо.

– Ты уже вернулась? – Ромка зевает и чешет затылок. – О, кофеёк, и мне сделай, – усаживается напротив меня в одних трусах.

Беру еще чашку.

– Ты чего вскочил? Девяти даже нет.

– На запах пришел.

– Ясно.

– Ты как? – Рома перестает жмуриться и смотрит на меня в упор.

– Нормально. Как ты и советовал, рассказала все Климу.

– А он?

– А он сказал, что нам с тобой ничего не угрожает. Потом, правда, добавил, что никому верить нельзя.

Улыбаюсь и ставлю перед братом его кофе.

– И что мы делаем?

– Пока просто живем, а там посмотрим.

– Ясно, слушай, Лу, одолжи пару тысяч.

– Прям так и одолжить?

– Ага. На подарок. Лерка на др позвала.

– Карту мою возьми, сам снимешь. Я сегодня не хочу выходить из дома. Буду обжираться сладостями и смотреть сериалы.

– Отличный план. Сниму бабок и сразу к тебе присоединюсь. Только пиццу по дороге возьму.

Но спокойного воскресенья не получается. После обеда я узнаю, что отец Виктора умер. Во сне. Просто взял и не проснулся. Вот так бывает. На долю секунды я даже испытываю сожаление. Смерть – это всегда плохо. Но стоит только вспомнить, каким человеком он был, и вся горечь рассеивается.

Остаток дня проходит на автопилоте. Я постоянно думаю о родителях. Чужое горе всегда заставляет вспомнить о своем, даже когда тебе этого не хочется.

Первые месяцы после их смерти я каждую ночь выла в подушку. Орала в нее от бессилия и боли. На соседней кровати мирно спал Ромка. Он уже все понимал, но дети гораздо легче переносят утраты, или же нам – взрослым – так просто кажется.

Тогда я не могла заняться своей жизнью, не могла оставить брата. Я должна была вытащить нас обоих. Поэтому осталась в городе, приняла помощь Вити и продолжала верить в то, что люблю его. Мне нужно было верить хоть во что-то. Обманываться. Пусть даже так. Прикрывать все свои поступки любовью – гнусно. Я сделала много плохого, но разве я могла позволить Роме быть усыновленным другой семьей? Нет.

Витя попросил об одолжении за помощь в усыновлении. Тогда это случилось впервые – его просьба. После их станет нескончаемое множество. Он давил на меня морально, а я просто делала, как он говорит.

В восемнадцать все видится иначе. Поступки не кажутся такими уж страшными.

К тому же я всегда ценила свою жизнь больше остальных, а теперь не могу понять, как случилось так, что я оказалась на ее обочине. Она проходила мимо меня все эти годы. Я словно барахталась на одном месте. В маленьком озере с затхлой водой. Да и барахтаюсь в нем до сих пор.

К вечеру мне сообщают дату похорон. Они уже завтра. Не знаю, зачем мне эта информация, вряд ли я решусь туда пойти. Но, вопреки всем внутренним запретам, в полдень понедельника я стою на кладбище в окружении людей в таких же черных одеяниях, как у меня.