Виктория Лукьянова: Опекун

Я смотрю на отполированную столешницу, на которой аккуратно разложены листы и не могу понять, что же прочитала только что. Слова превращаются в черные кляксы и расплываются перед глазами. Возможно, из-за слез, которые обжигают нежную слизистую.

– Эрика, я ничем не могу вам помочь.

Голос Петра Сергеевича доносится до меня сквозь вату. В ушах стоит гул из мыслей.

Я поднимаю голову и теперь смотрю на адвоката, который всегда представлял интересы нашей семьи. Он мрачен, на испещренном морщинами лице пролегают темные тени. Он явно недоволен тем, что я заявилась к нему без приглашения и стала задавать неудобные вопросы. Для него неудобные. А меня эти вопросы беспокоили уже несколько лет.

Хочу кивнуть, но сил нет пошевелиться. Только моргаю и чувствую, как легкие то увеличиваются, то сжимаются, гоняя воздух, а кровь бьет пульсом в теле.

– Ох, не плачьте.

Он поднимается со своего места и, поковырявшись в шкафчике, протягивает мне распечатанную упаковку с салфетками. Я беру одну и красиво промачиваю покатившуюся по щеке слезу – как в кино. Я слишком много смотрю фильмов, и жесты некоторых героинь, которых люблю, становятся частью моей жизни.

Петр Сергеевич возвращается на свое место и со скрипом садится. Не знаю, скрипят ли его кости или дело в кресле, но не удерживаю кривую улыбку, которую он неверно истолковывает.

– Вот, уже лучше. Эрика, вам очень идет улыбка. Не отчаивайтесь.

Я все же киваю, пусть и не хочу. Вновь смотрю на листы и дотрагиваюсь до самого верхнего. Того самого, где расписан порядок наследования состояния моей семьи.

Кровь теперь пульсирует в голове. Я пытаюсь думать, но ничего путного на ум не приходит.

Мои родители погибли семь лет назад. Мне было одиннадцать, я гостила у друзей на итальянской вилле, когда пришла дурная весть. Девчонка, купающаяся в лазурном море, явно не ждала, что придут люди в темной одежде и скажут, что мои родители разбились. Их вертолет, на котором они отправились в небольшое путешествие, упал. Никто не выжил. Мое детское сердце разбилось тогда вместе с ними.

Я пыталась выжить и выжила. То есть моя оболочка. Со временем раны затянулись, жизнь закрутила меня, тряся порой вверх тормашками, но все было довольно неплохо, пока я не поняла, что с совершеннолетием не получу ничего, кроме красивой циферки.

– Почему он? – Голос скрипит и царапает горло.

Петр Сергеевич шевелится и кряхтит. Наверное, не ожидал моего вопроса. Вот такого вопроса, поэтому тут же переспрашивает.

– Кто он?

– Он. – Я тыкаю в ненавистную бумажку, и тогда до адвоката доходит. Он вновь хмурится, ерзает на стуле и не торопится отвечать. Я напрягаюсь сильнее, чувствую, как кожа зудит, кости ноют, а горло горит. Хочется крикнуть, чтобы он пошевелился наконец-то и ответил. Впрочем, он отвечает спустя минуту.

– Ян Давидович – ваш официальный опекун. Так гласило пожелание ваших родителей.

Я ненавижу его имя. Не хочу даже слышать, но молчу. Просто киваю.

Отец еще при жизни озаботился тем, чтобы все его имущество и активы, если с ним что-то случится, перешли законным наследникам. Мама была первой в списке, но она погибла. Оставалась я – единственная наследница огромного состояния. Завещание вступило в силу, как и хотел отец. Но я до сих пор не могла понять, почему именно этого человека сделали моим опекуном. Почему отец так распорядился, а мама согласилась? Хотя… Я понимала. Он был сводным младшим братом моей матери и пусть их отношения трещали по швам еще с детства, мой отец видел в нем приемника. Я понимала это, когда мне было одиннадцать, я понимала и сейчас, пусть и сильнее ненавидела своего опекуна. Лучше бы это он разбился в том вертолете.

– Я не хочу ждать.

Поднимаю глаза и отшвыриваю ненавистную бумажку.

Петр Сергеевич укоризненно смотрит на меня и изгибает седеющую бровь. Выглядит так, словно я его непослушная маленькая дочка, которая напрашивается на наказание в виде лишения сладостей и мультиков. Вот только я достаточно взрослая, но никто не хочет признавать факты.

– Эрика, что вы хотите от меня?

– Получить свои деньги.

Стараюсь говорить серьезно, едва удерживаясь от того, чтобы не топнуть ногой и не надуть губы. Я же взрослая! А взрослые не закатывают истерик.

– Вы получите их.

– Но не сейчас, – перебиваю я и злюсь, потому что не сдержалась. А ведь хотела вести себя в соответствии с возрастом и положением. Все же я не девчонка с улицы, а наследница металлургической империи. Вроде бы так.