Женя Уайт - Птичка с придурью

Но додумать я не успела. В палату вошел мужчина, облаченный в белый халат. Врач…

– Ну здравствуй, – хмыкнул мужчина, смотря на меня спокойно, даже немного отстраненно. – Как самочувствие?

Он прошел к раковине, над которой висели узкая полочка и зеркало. На полке стоял тюбик с антисептиком. Им мужчина и воспользовался. Затем снова повернулся ко мне, подошел к кровати.

– Рассказывай…

А что я могла ему рассказать? Поведать историю того, как меня сбили? Но воспоминания были не четкими. Просто яркие картинки и все. Настолько я была напугана, что мозг решил, что часть воспоминаний лучше вообще стереть.

Пока сбивчиво рассказывала о случившемся, меня осмотрели. Потом пришлось замолчать ненадолго, когда у меня проверяли легкие.

Не помню, когда врач в последний раз удостаивал меня таким вниманием. Обычно осмотр заключался в проверке горла на покраснение и прослушивании легких. Реже еще и давление могли померить. Но этот врач подошел ко всему более ответственно и дотошно. Страшно подумать, что потом больница выставит счет за лечение на мое имя. Потому как денег оплатить его у меня не было. И они уж точно не появятся в ближайшее время.

Чуть позже мне сообщили, что серьезных повреждений нет. Чудом мне удалось отделаться лишь ссадинами и царапинами. Самая глубокая из которых была на левой руке. Еще ушибла бедро, но и с этим можно было смириться. В самом деле, все могло закончиться намного хуже.

Я не стала оставаться в больнице. Но меня особо и не удерживали. Смысл сидеть в четырех стенах? Дома меня ждала мама. Утром надо было бежать на учебу, а вечером – на работу. С последней, правда, могут возникнуть проблемы. Потому что я точно буду хромать. Да и рука пока плохо слушалась. Несмотря на это, увольнять меня навряд станут. Но больничные не приветствуют. Считали, что брать его нужно только в том случае, если у тебя передом руки или обеих ног. У меня же, как оказалось, только ушибы. Ну, и царапины.

Из больницы выходила, когда уже светало. Дождь закончился, но лужи на дорогах были глубокие. Погода играла, словно издеваясь.

Выглядела я не лучшим образом. Но время на то, чтобы примчаться домой, привести себя в более-менее божеский вид и поехать на учебу, у меня еще было. Маме я позвонила перед самым выходом из больницы. Выслушала возмущения по поводу того, что заигралась. И стала, по словам матери, падшей женщиной. Ей не объяснишь, что если я подрабатываю ночью, это не означает, что при этом мне приходится спать с мужчинами. Иногда я танцевала в одном из клубов, если меня просили заменить снова ушедшую в загул танцовщицу. Но и платили за такую услугу достаточно неплохо. Поэтому и соглашалась. Согласившись на Машкино предложение, я сглупила. Но что сейчас уж об этом говорить? Что сделано, то сделано. Зато у меня в кармане имелась определенная сумма денег. Если повезет, в ближайшее время я все-таки получу зарплату и тогда можно будет спокойно вести маму на обследования и закупиться лекарствами, которые ей требуются в большом количестве. Проблемы с сердцем и сахарный диабет подкосили мою родительницу сильно. И теперь она не могла работать. Чего уж там, и дома у нее не было сил даже на уборку.

Домой я не влетала, а вползала. Бедро болело ужасно, рука тоже. Сейчас я больше всего напоминала себе Квазимодо. Иду, хромаю, кукожусь и морщусь от боли. Но пропускать занятия было нельзя. И опаздывать на них тоже. Поэтому я, первым делом как пришла, закинула в себя обезболивающие. Только потом пошла умываться и переодеваться. Мама к этому времени снова спала, и я не стала ее будить. Не хотелось пугать ее своим видом. Да и слушать очередные упреки и нотации – тоже.

Одежды у меня было не так чтобы много. В связи с этим и выбор оказался не богат. Пришлось облачаться в старые джинсы, толстовку, купленную на распродаже. Последний размер, самый большой. Но можно было надевать ее и закутываться, словно в теплое одеяло. Вместо куртки надела жилетку, так как то, что у меня висело в шкафу, было уже не самого лучшего вида. Попадать в таком на глаза ребятам из универа, означало накликать на себя новые неприятности. И пусть меня считают чудачкой, это не означает, что выглядеть я должна, как оборванка.

Ольке я написала еще в больнице. Сообщила, что все хорошо и я дома. Решила, что ей расскажу о случившемся чуть позже. Все равно увидит меня такую «красивую» в ближайшие дни. Тогда и расскажу о произошедшем. Выслушивать стенания еще и Оли не хотелось. Пока вполне хватало и мамы.